Ярослав и десятник Федор смотрели на меня с таким скепсисом, но я, с хитрой усмешкой, лишь повернулся к своему тюку.

— Борислав, помоги.

Мы вдвоем, к всеобщему изумлению, извлекли из-под брезента мое новое изобретение. Воины смотрели на высокий металлический котелок-«ведро» с отверстием внизу и решеткой сверху, и не могли понять, что это.

— Что это за горшок, знахарь? — проворчал Федор.

— Это не горшок, десятник, а очаг, — ответил я.

Я спокойно, без суеты, установил его на заранее подготовленную плиту из плоского камня и глины, которую велел уложить на дне лодки еще в крепости. Затем достал небольшой мешочек с древесным углем, который мы приготовили, и засыпал его внутрь, затем высек искру, поджигая трут.

Благодаря идеальной тяге, которую обеспечивало поддувало, уголь занялся быстро, давая ровный, сильный, и, что самое главное, почти бездымный жар. По лодке разлилось первое, робкое тепло.

По рядам гребцов пронесся удивленный шепот. Огонь. Настоящий, живой огонь посреди холодной, враждебной реки. Да еще и в лодке. Это настоящее чудо.

А затем я поставил на решетку котелок с речной водой и, когда она начала закипать, бросил туда несколько кубиков «Каменной похлебки» и пучок сушеных трав.

Пока воины, не прекращая грести, с изумлением смотрели на меня, я спокойно готовил им горячий, наваристый завтрак. Запах мясного бульона, поплывший по холодному, туманному воздуху, был лучшей наградой. Это был запах, который говорил им, что даже здесь, вдали от дома, в сердце вражеской территории, они не брошены. О них заботятся.

Я разлил обжигающий бульон по кружкам. Первую порцию протянул самому молодому воину, тому, что пытался грызть ледяной брикет. Он с благодарностью, обжигая пальцы, принял его.

— Пейте, — сказал я. — Сил придаст.

Воины пили, и по лодке пронесся сначала вздох облегчения, а затем — гул изумленных, восхищенных голосов.

— Боги, горячее… — выдохнул один, прикрыв глаза от удовольствия. — Я уж и забыл, каково это.

Как ты мог забыть, ты только ночью из-под бока жены вылез! — поддел его другой со смехом. — Глядите на него, рассуждает так, будто неделю уже гребет! Повар, ты нас так совсем разбалуешь, но спасибо!

— Да это не еда, это колдовство! — засмеялся другой. — Знахарь нам огонь прямо из воздуха сотворил!

Даже старый, суровый Федор, сделав глоток, крякнул и посмотрел на мою «чудо-печку» с уважением.

— Ну, повар… Ну, удружил, — пробасил он.

Ярослав, получив свою порцию, не пил. Он смотрел то на меня, то на ровное, почти бездымное пламя, горевшее в очаге. В его глазах был настоящий, неподдельный восторг, смешанный с изумлением.

— Когда? — спросил он тихо, так, чтобы слышал только я. — Алексей, когда ты успел это сделать? В крепости, перед самым выходом, была такая суматоха…

Я усмехнулся, подбрасывая в очаг щепотку сухих трав, отчего по лодке поплыл пряный, бодрящий аромат.

— Хороший повар, княжич, думает не только о вкусе, но и о том, как подать блюдо горячим. Даже если до стола — три дня пути по вражеской реке.

Он посмотрел на меня, ожидая ответа, и я, помешивая в котле, вспомнил тот день, когда родилась эта идея…

Мы стояли в канцелярии управляющего. Я, Ярослав, Степан Игнатьевич и воевода Ратибор. На столе лежала карта, и Ратибор хмуро водил по ней своим пальцем, отмечая тяготы предстоящего пути.

— Река быстрая, течение сильное. Грести придется без остановки, — говорил он. — Ночи уже холодные, скоро заморозки. Люди на веслах, в постоянной сырости и холоде, быстро потеряют силы, а без горячей еды, — он поднял на нас свой тяжелый взгляд, — их боевой дух упадет. Нужно будет вставать на дневки, разводить огонь и готовить горячую пищу. Это опасно, но при такой сырости и холоде других вариантов просто нет.

— «Дневки»? — тут же вспылил Ярослав. — Ратибор, мы тогда можем сразу голубя Морозовым отправить, чтобы они нас у брода встречали! Весь наш план построен на скорости и скрытности! Любая остановка, любой дым от костра — это провал!

— А замерзшие, голодные и больные воины — это не провал⁈ — прорычал в ответ воевода. — Ты поведешь на штурм не армию, а толпу калек!

— Он прав, Ярослав, — вмешался Степан Игнатьевич. — Воевода прав. Люди не каменные. Без тепла и горячей еды они устанут и в такую погоду заболеют, но и ты прав. Любой костер на берегу — это сигнал для вражеских дозоров. Нужно что-нибудь придумать. Как и людей горячим накормить, и при этом плыть без остановок. Вот же задачка еще…хотя казалось бы.

Я слушал их, и в моей голове, привыкшей решать невыполнимые задачи, уже билась мысль. Они, как опытные воины, видели проблему в тактике: когда и где можно безопасно развести огонь. Их спор шел по замкнутому кругу: остановиться на берегу — значит выдать себя дымом; не останавливаться — значит обречь людей на холод и болезни.

А я, как повар и человек из другого времени смотрел на это иначе. Я думал не «где», а «как». Проблема была не в самом огне. Проблема была в его неконтролируемости. В его опасности на деревянной, просмоленной лодке. Значит, его нужно было не избегать, а укротить. Запереть в клетку, которая бы давала тепло, но не позволяла ему вырваться наружу.

В моем сознании, как в калейдоскопе, замелькали образы из прошлой жизни. Я вспомнил принципы работы печей, в которых я запекал хлеб — толстые глиняные стены, которые держат жар. Вспомнил походные жаровни, в которых угли тлели в металлическом коробе, не поджигая сухую траву под ними. Вспомнил азиатские тандыры — глиняные кувшины, вкопанные в землю, дающие невероятный жар, но остающиеся безопасными снаружи. Везде был один и тот же принцип — изоляция.

Как воссоздать это здесь? Дерево горит. Камень тяжелый. Но глина… жаропрочная глина, которой в крепости полно у гончаров, — это идеальный изолятор. Но сама по себе она хрупкая. Ей нужен каркас. Желательно металлический.

И тут решение, яркое и простое сложилось в моей голове. Нужно сделать двойные стенки. Как в термосе.

— Горячая еда будет, — сказал я, прерывая их мрачное молчание. — И кипяток для питья тоже. Без остановок и без пожара на лодках.

— Как? — хмуро спросил Ратибор. — Ты предлагаешь нам развести костер на дне лодки, знахарь?

— Что ты придумал, Алексей? — подался вперед Ярослав, и в