— С какой это стати? Вы кто такой, чтобы требовать? Личные вещи пациентов выдаются только ближайшим родственникам по паспорту или по личному письменному распоряжению Петра Александровича! Вы правил не знаете, молодой человек⁈

— Мне нужно найти его родных, — спокойно пояснил я. — В его телефоне наверняка есть их контакты.

— Не положено! — отрезала она. — Мы уже сообщили о неопознанном пациенте в полицию, как того требует протокол. Они занимаются поиском. Это их работа, а не ваша. А теперь идите к заведующему за разрешением, если вам так не терпится.

Эх и старая карга. Ничего, я тебя скоро научу вежливому общению.

— Глафира Петровна, — я наклонился к ней, и мой голос стал тихим и вкрадчивым. — Пациент лежит в коме уже второй день. Один. Без единого посетителя. Его родные, возможно, сходят с ума от неизвестности, не зная, жив он или мёртв. А вы из-за дурацкой бумажки, из-за своей принципиальности отказываете им в шансе его найти. Вам самой-то не стыдно?

— Правила есть правила! — она демонстративно вернулась к своему журналу, давая понять, что разговор окончен. — А сочувствие в нашей работе — непозволительная роскошь.

Ладно. Не хочешь по-хорошему — будет по-моему.

— Нюхль, — мысленно приказал я. — Дружище, у меня для тебя новое, очень деликатное задание. Сейф с личными вещами. Телефон пациента Красникова. Притащить. И желательно без свидетелей, чтобы нашу принципиальную медсестру потом не обвинили в халатности.

Костяная ящерица, дремавшая невидимой тенью у меня на плече, оживилась.

Я почувствовал, как он спрыгнул на пол и тут же растворился в тенях под стойкой. Он обожал такие задания.

— Подумайте над моими словами, Глафира Петровна, — бросил я ей громко, чтобы она слышала. — Иногда человечность бывает важнее правил.

Забавно… Некромант говорит о человечности. Докатился. Она лишь презрительно фыркнула, не поднимая головы.

Я шёл к автомату в конце коридора, чтобы залить в себя чашку крепкого, горького чая.

И, конечно же, он был там. Михаил Волконский.

Стоял, лениво прислонившись к стене, с видом человека, который просто вышел подышать больничным воздухом. Как же неубедительно. Даже слепой первокурсник заметил бы, что он караулил именно меня.

— Привет еще раз, бастард, — процедил он, когда я подошёл к автомату. — Слышал, ты теперь у нас спаситель графов?

— Волконский, — я кивнул, нажимая кнопку «чёрный чай без сахара». — Всё ещё зализываешь раны после утреннего позора?

Его лицо моментально покраснело.

— Что это было с графом Ливенталем⁈ Ты специально подставил меня на глазах у всех!

Я спокойно забрал свой дымящийся пластиковый стаканчик.

— Специально? Михаил, для этого мне нужно было бы знать, что ты подойдёшь к графу и начнёшь нести полную чушь про стенокардию. Я, к сожалению, не ясновидящий. Я просто констатировал очевидные факты. И оказалось, что бастард из морга знает медицину лучше, чем выпускник академии. Придётся тебе с этим свыкнуться.

— Ты!..

— Что — я? — я сделал глоток. — Поставил правильный диагноз? Спас жизнь твоему же потенциальному пациенту? Виноват, каюсь, исправлюсь. В следующий раз я обязательно промолчу и позволю тебе спокойно убить какого-нибудь очередного аристократа. Обещаю.

— Это так не останется, Пирогов! Ты меня оскорбил!

— Я это слышу уже третий раз за этот месяц. Можно уже начать пропускать мимо ушей, как белый шум. У тебя есть что-то новое в репертуаре, или мы снова будем слушать эту старую, заезженную песню?

— Ты назвал меня пустозвоном⁈ — он отлепился от стены, его кулаки сжались. — Это оскорбление чести! Я требую сатисфакции! Я вызываю тебя на дуэль!

Я чуть не поперхнулся чаем от смеха.

— Какая дуэль? Окстись, Волконский. Мы в двадцать первом веке, а не в девятнадцатом. К тому же я с пятидесяти метров мухе в глаз попадаю. Это будет не дуэль, а публичная казнь. Успокойся, выпей травяного чаю, тебе полезно для нервов.

— Я тебя не боюсь! — он выпятил грудь, как петух. — Мы должны сразиться! Моя честь этого требует!

Я допил чай и с хрустом смял стаканчик, бросив его в урну.

— Знаешь что? А давай. Давай сразимся. Но на нашем поле. Здесь, в стенах этой клиники.

Он моргнул, явно не понимая.

— Это… это как?

— Очень просто. Медицинская дуэль, — сверкнул я глазами.

Глава 2

Волконский всё ещё стоял у автомата, лихорадочно переваривая моё предложение. Вокруг нас уже начала собираться небольшая толпа из любопытных медсестёр и пары скучающих ординаторов, которые слышали мои громкие крики о дуэли.

— Как это — медицинская дуэль? — наконец выдавил он. — Что за бред ты несёшь?

— Всё очень просто, Михаил, — я отошёл от автомата, давая место следующему в очереди, и заговорил спокойно, но так, чтобы все вокруг слышали. — Никаких пистолетов. Никакой крови. Только чистый интеллект. Мы идём к Сомову. Просим его дать нам одного, сложного, «неясного» пациента, который только что поступил. Которого ещё никто не видел. И ставим ему диагноз. Без опроса, без сбора анамнеза. Только объективные данные: осмотр, пальпация, аускультация и результаты лабораторных анализов. Кто первый назовёт точный, подтверждённый диагноз — тот и победил.

— Это невозможно! — возмутился он. — Без подробного опроса пациента нельзя поставить точный диагноз! Это основы медицины!

Конечно, нельзя. Для тебя. Потому что ты привык, что пациенты сами подробно рассказывают тебе, что и где у них болит. А думать головой — это не твоё. Ты — исполнитель, а не диагност.

— Всё с тобой понятно, дуэлянт, — улыбнулся я. — Струсил? Испугался, что без подсказок пациента твой хвалёный диплом окажется просто красивой бумажкой?

Его лицо из красного стало пунцовым. Я попал в самое больное место — в его профессиональную гордость. Специально говорил так, чтобы вывести его из себя.

— Я не трушу! — взвизгнул он. — Я принимаю твой вызов, бастард!

— Отлично. Когда начинаем? Я готов хоть сейчас.

И тут он поплыл.

— Только… не сегодня, — он вдруг засуетился, лихорадочно ища предлог. — У меня… у меня сегодня важные консультации. Да! В диагностическом отделении. С профессором!

— Ага, конечно, — я кивнул с самым серьёзным видом. — Только у тебя, разумеется, важные дела. А я-то тут так, прохлаждаюсь. Между спасением умирающих от карциноидного криза и вытаскиванием пациентов из клинической