Разницы, по сути, не было.

Высокоэльф не испытывал по этому поводу ни особого восторга, ни особой вины. Был лишь холодный расчёт: у него нет клана, нет своих людей, нет армии. Есть только мозг, пара технологий и несколько монет в кошеле. Если мир вокруг настроен на то, чтобы тебя сожрать, глупо отказываться от зубов, которые сам же мир подставляет.

Когда через пару недель женщина у рынка вполголоса сказала:

— Твои друзья в плащах сегодня ругались. Говорили, что в городе появились «уши», о которых никто не знает. Кто-то им мешает.

Илвасион лишь кивнул.

— В Маркрафте у всех есть уши, — спокойно заметил эльф. — Просто некоторым они достались чуть лучше.

Глава 10

Боевая магия в учебнике называлась осторожно: «прикладные защитно-ударные конструкции». Илвасиона это формулировка только раздражала. В отличие от местных, он слишком хорошо понимал, что все аккуратные слова рано или поздно сводятся к одному: кого-то будет рвать, ломать и жечь, а кто-то останется стоять.

Писарь сидел за столом в своей комнате и в третий раз перечитывал раздел о простейших щитах. Текст был сухим, почти канцелярским: «Сфокусированная плоскость сопротивления, формируемая перед телом мага, принимает на себя удар, перенаправляя или рассеивая его». На полях уже появились его мелкие пометки: «вектор», «угол», «опора в корпусе, не в локтях», «не пытаться держать весь удар руками». Высокоэльф не любил, когда сила проходила через слабое звено.

Тело в этом мире помнило другое: театральные жесты, плавные линии, заложенные в эльфийскую школу как часть эстетики. Илвасиону эстетика была не нужна. Ему нужно было, чтобы печати превращались в автоматические реакции, как когда-то пальцы сами находили нужные клавиши.

Он поднялся, отодвинул стул, проверил щель под дверью. Свет не должен был бросаться наружу слишком резко. Таморец задул одну свечу, оставил только лампу у стены и маленькую двемерскую капсулу на столе, дающую ровный, тусклый свет. Этого хватало, чтобы видеть собственные руки.

На странице было нарисовано несколько вариантов печати щита: классическая — ладони вверх, пальцы сомкнуты; вариант для продвинутых — одна рука перед собой, другая у груди; боевой — когда маг держит воображаемую грань чуть под углом, чтобы удар скользил, а не ломал.

Илвасион выбрал последний. Остальное было пустой тратой времени.

Он встал так, чтобы между ним и стеной оставалось пару шагов, и вытянул руку вперёд. Пальцы эльфа лёгко дрогнули, пытаясь сложиться в привычное эльфийское движение — плавное, изящное. Маг заставил их слушаться себя, а не чужую память. Большой палец лег к основанию мизинца, указательный и средний чуть выпрямились, безымянный зацепил воздух по диагонали. Вторая рука встала ближе к груди, как дополнительный упор.

Он несколько раз повторил движение всухую. Без потока. Только печать. Медленно. Быстро. С закрытыми глазами. Память тела буксовала, путалась, пыталась вернуться к заученным, но не прожитым эльфийским фигурам. Каждый раз, когда пальцы скользили в сторону красоты, а не функциональности, Илвасион останавливался и начинал заново.

В мире, откуда он пришёл, ему уже доводилось переучивать моторные привычки. Руки помнили одно, мозг требовал другого. Ничего нового. Только теперь за ошибка могла стоить не сорванного проекта, а вылетевшего ребра.

Когда жест стал устойчивым, маг прикрыл глаза и осторожно подтянул к ладони тот же хрупкий поток, что недавно превращался в свет. В груди снова шевельнулся песок, кровь отозвалась вибрацией. Таморец представил не сферу, а плоскую поверхность, тонкую, как лист металла, поставленный на ребро. Не перед собой и не вплотную к коже, а чуть в стороне, под углом, как бы между ним и воображаемым ударом.

Воздух дрогнул. Ничего не вспыхнуло, не засветилось. Но когда Илвасион попытался осторожно ткнуть в пустоту пальцами левой руки, там, где видел щит, они встретили слабое сопротивление, как натянутую паутину. Плёнка тут же лопнула, разошлась, оставив в пальцах знакомое онемение.

— Слабо, — вполголоса произнёс он, уже не по привычке, а как сухую констатацию.

Эльф повторил печать. Ещё. И ещё. В какой-то момент руки начали гореть тупой, вязкой болью, как мышцы после слишком долгого письма. Он остановился, встряхнул кистями, прошёлся по комнате, чтобы кровь разошлась, потом вернулся к столу, посмотрел на страницы о «перераспределении усилия через корпус».

Книга советовала «откликаться всем телом». Сказано красиво, написано дурно. Илвасион мысленно вычеркнул пафосные обороты, оставив суть: не держать щит на одной руке. Включать плечи, спину, ступни. Стоять так, чтобы удар не свалил, даже если магия сорвётся.

Он отодвинул коврик, оставив голый каменный пол, и встал шире, как в стойке, которую когда-то показывали в банальном ролике про самооборону. Правая нога чуть впереди, левая на полшага сзади, носки врозь. Тяжесть не на пятках, не на пальцах, а в центре. Теперь печать ложилась иначе: тело уже было готово к толчку.

Когда в очередной раз перед ним возник невидимый, но ощутимый слой сопротивления, эльф, не разжимая пальцев, резко толкнул его плечом, будто пробуя на прочность. Волна «плёнки» дрогнула, как натянутая ткань. На секунду показалось, что она выдержит, потом щит снова развалился, ударившись о него же слабым откатом.

— Ладно, — сухо выдохнул он. — На сегодня щит — до уровня не умереть с первого удара.

Боевой раздел дальше предлагал «начальную репульсию» — короткий толчок силой, чтобы сбивать противника с ног или отбрасывать оружие. Илвасион отложил этот пункт в сторону. Бить силой, которую не умеешь держать, — лучший способ улететь вместе с врагом.

Он перелистнул страницу и остановился на простейшем боевом импульсе. Не «огненный шар», не показательное зрелище, а концентрированный, короткий сгусток силы, способный отбросить или проломить. В рисунках печат это выглядело как комбинация уже знакомых элементов: направление, опора, точка выхода.

Писарь подошёл к стене. Камень был шершавым, с мелкими трещинами. Он нашёл участок, где раствор и так пошёл сеточкой, и на всякий случай тихо провёл по линии ногтем, запоминая, где можно позволить себе ошибку.

Боевой жест требовал одной руки. Пальцы складывались иначе: три собраны, два — как прицельная направляющая. Илвасион несколько раз повторил печать в воздухе, пока движение не стало прямым, строгим. Без грации. Напоминало скорее сухой указующий жест, которым