посмотрим.
Портвейн делал своё дело, превращая мир в расплывчатую акварель. Но одно оставалось чётким – тепло её тела под моей рукой и бешеный стук сердца в груди.
Голова Елены опустилась на стол с мягким стуком. Волосы разметались по документам, рука безвольно повисла. Дыхание стало ровным, глубоким – она провалилась в пьяный сон между одним вдохом и другим.
– Елена? – позвал я тихо.
Никакой реакции. Только лёгкий храп и подрагивание ресниц. Портвейн сделал своё дело – вырубил окончательно.
Я сидел, глядя на неё, и боролся с головокружением. Комната качалась, как палуба корабля. Нужно было отнести её в спальню. Оставить спать за столом – жестоко. Спина заболит, шея затечёт.
Встал, держась за стол. Мир накренился, но устоял. Обошёл её стул, тронул за плечо.
– Давай, вставай. Помогу дойти.
Она что-то пробормотала невнятное, не открывая глаз. Я попробовал поднять её, подсунув руку под мышки. Она обмякла, как тряпичная кукла. Полностью отключилась.
Выбора не было. Подхватил её на руки – она оказалась легче, чем ожидал. Или это алкоголь придавал сил. Голова её упала мне на плечо, дыхание щекотало шею. От неё пахло вином, табаком и чем-то своим – тёплым, домашним.
Понёс через коридор, стараясь не споткнуться. Стены плыли, пол уходил из-под ног. Но я упрямо шёл вперёд, прижимая её к себе. Тело помнило дорогу – сколько раз проходил этим маршрутом.
Спальня встретила полумраком и запахом её духов. Уложил на кровать осторожно, как хрупкую вещь. Она вздохнула, повернулась набок, подтянула колени к груди. Халат задрался, открывая бедро в чулке.
Я стоял над ней, тяжело дыша. В голове боролись два голоса. Один – трезвый, всё ещё способный на здравые мысли – кричал уйти немедленно. Другой – пьяный, распалённый близостью – шептал остаться.
Она выглядела такой беззащитной. Ресницы дрожали, губы приоткрыты. На шее бился пульс – быстрый, как у птицы. Халат сполз с плеча, открывая ключицу.
Сел на край кровати. Кровать прогнулась, она не пошевелилась. Спала крепко, доверчиво. Как ребёнок.
Но она не была ребёнком. Она была женщиной – той самой, о которой я думал ночами. Которую желал тайно, стыдясь собственных мыслей. И сейчас она лежала передо мной, пьяная и беспомощная.
Рука двинулась сама. Легла на её бедро, почувствовала тепло сквозь тонкую ткань. Она не проснулась. Только вздохнула глубже.
Это неправильно, кричал трезвый голос. Она пьяна. Без сознания. Не может дать согласия. Это…
Но алкоголь заглушал голос разума. Вместо него звучали другие мысли. Она сама пригласила выпить. Сама рассказывала о своём одиночестве. Может, ждала этого? Может, специально напилась, чтобы дать мне шанс?
Бред. Я знал, что это бред. Но убеждал себя с упорством пьяницы.
Пальцы нашли пояс халата. Развязали медленно, боясь разбудить. Халат распахнулся, под ним – ночная рубашка. Простая, хлопковая, с кружевом по вороту. Ничего особенного. Но на ней выглядела как самое изысканное бельё.
Руки дрожали, когда стягивал халат с её плеч. Она помогала бессознательно – приподнималась, поворачивалась, как во сне. Халат упал на пол беззвучно.
Теперь – рубашка. Подол задрался до бёдер. Я видел край трусиков, простых, белых. Сердце колотилось так громко, что казалось – сейчас проснётся. Но она спала.
Расстегнул пуговицы на вороте. Одну, вторую, третью. Ткань разошлась, открывая ложбинку между грудей. Дыхание участилось. Внизу живота разгоралось пламя.
Это последний шанс остановиться, твердил угасающий голос совести. Ещё можно уйти. Прикрыть её одеялом и уйти. Завтра она ничего не вспомнит.
Но руки уже стягивали рубашку через голову. Она застонала тихо, но не проснулась. Теперь передо мной лежала почти обнажённая женщина. Белый лифчик, простой, без украшений. Грудь поднималась и опускалась в такт дыханию.
Пальцы нашли застёжку лифчика. Провозился долго – пьяные руки плохо слушались. Наконец справился. Аккуратно снял, стараясь не разбудить. Груди освободились – не девичьи, спелые, с тёмными сосками.
Я смотрел, не в силах отвести взгляд. Сколько раз представлял этот момент. И вот он настал. Не так, как мечтал – не в порыве взаимной страсти. Но алкоголь стирал границы между мечтой и реальностью.
Последней преградой остались трусики. Я медлил, понимая – это точка невозврата. Стоит их снять, и пути назад не будет.
Но желание было сильнее страха. Подцепил резинку, потянул вниз. Она бессознательно приподняла бёдра, помогая. Белая ткань скользнула по ногам, упала на пол к остальной одежде.
Теперь она лежала полностью обнажённая. Лунный свет из окна серебрил кожу, превращая в неземное существо. Я разделся торопливо, швыряя одежду куда попало. Алкоголь и желание затмили остатки разума.
Лёг рядом, прижался всем телом. Она была тёплой, мягкой. Кожа к коже – ощущение опьяняло сильнее вина. Начал целовать шею, плечи, грудь. Она ворочалась во сне, но не просыпалась.
Раздвинул её ноги – осторожно, боясь разбудить. Устроился между ними. Сердце колотилось как бешеное. Это происходит. Действительно происходит.
Вошёл медленно. Она была сухой – тело спало, не откликалось. Пришлось приложить усилие. Она застонала громче, брови сошлись к переносице. Но глаза остались закрытыми.
Двигался осторожно лишь сначала. Потом – всё быстрее, теряя контроль. Алкоголь, желание, годы подавленной страсти – всё смешалось в безумном коктейле. Я уже не думал о последствиях. Только о том, что она подо мной. Моя. Наконец моя.
Она начала откликаться – тело предавало её. Стала влажной, податливой. Тихие стоны срывались с губ. В какой-то момент обвила меня ногами, притягивая ближе. Но это были рефлексы. Она всё ещё спала.
Финал пришёл быстро – слишком быстро. Я вжался в неё, содрогаясь. Потом рухнул сверху, обессиленный. Лежал, слушая её дыхание, и медленно трезвел.
Что я наделал?
Ужас накатил волной, смывая остатки опьянения. Я только что… С пьяной женщиной… Которая меня вырастила…
Скатился с неё, сел на край кровати. Голова кружилась – то ли от алкоголя, то ли от осознания. В комнате пахло сексом и виной.
Она спала. Всё так же крепко, доверчиво. На бедре темнел след от моих пальцев. Между ног – влага. Доказательства преступления.
Я сидел, глядя на неё, и чувствовал, как тошнота подступает к горлу. От выпитого. От содеянного. От себя самого.
Утро ударило по глазам как молоток. Свет, пробивающийся сквозь занавески, казался раскалённым металлом. Голова раскалывалась, во рту – вкус золы и разложения. Я лежал, боясь пошевелиться, и медленно собирал осколки памяти.
Кухня. Портвейн. Разговор. Её слёзы. Потом…
Повернул голову – движение отозвалось взрывом боли – и увидел Елену. Она лежала на спине, одеяло сбилось к ногам. Обнажённая. На шее и