— Где? — коротко уточнил Всеслав.

— Клайд Вулвер рыбачил за поворотом Стаур, что на западе от пристаней. Его пёсики и почуяли.

Длинный молча кивнул. А здоровенная серая зверюга, сидевшая у правой ноги, лениво зевнула, клацнув клыками тревожного размера.

— Все зверушки выжили? — спросил Чародей, уставившись на псов так внимательно, что они разом прижали лохматые уши и подняли верхние губы. Тот, кого архиепископ назвал Вульвером, негромко ответил. Этот языка ни я, ни Всеслав точно не знали.

— Говорит, два ку фил, этих чудища, сбили монахов с ног, но упали замертво. Ещё двое порвали их. Он прошёл по следам. Монахи пришли с южной дороги. Обошли аббатство по дуге, таясь в лесах. Шли, судя по направлению, к северному тракту, — медленно, внимательно вслушиваясь в ровную речь седого, переводил Стиганд.

— От тех двоих осталось что-нибудь? Ну, мало ли, — без всякой уверенности спросил Всеслав, глядя на широкие улыбки волкодавов.

— Говорит, головы здесь, — просипел викинг, принимая от кинолога-рыболова заплечный мешок. С которого капало красным.

— Рысь, покажи тем, кто ещё может говорить, — велел Чародей. И воевода тут же пропал с глаз, приняв дары архиепископа.

— Чем я могу отблагодарить тебя, добрый Клайд Вулвер? — спросил великий князь, стараясь точно повторить имя длинного, так же, как произносил его Стиганд.

Странный гость улыбнулся, став как-то неуловимо, но совершенно определённо похожим на своих питомцев.

— Он говорит, ему не нужна награда. Он счастлив, что смог помочь чужеземцам, пришедшим со стороны, откуда выходит на наши земли БелЕн, которого у вас зовут Белобогом и Святовитом. Слуги Тёмного Князя слишком долго убивали и мучили жителей этих краёв. Если ты позволишь, он сам хотел бы просить тебя принять подарок, — с удивлением перевёл архиепископ. Глядя на рыбака-кинолога очень по-новому.

— В здешних землях очень чтят таких псов. У Клайда ощенилась сука недавно. Он просит принять в дар щенков. Это священный дар, Всеслав, — Стиганд будто сам не верил тому, что говорил.

— Я благодарю тебя за предложение, добрый Клайд Вулвер, — склонил голову Чародей. — У меня и моих друзей и братьев есть ещё несколько дел в этих и близлежащих землях. Я буду рад принять твой дар, когда мы соберёмся покидать ваши гостеприимные края.

Длинный старик поклонился, выслушав сипение архиепископа, повернулся и пошёл прочь, цокнув языком. Два серых громадных пса легко поднялись и пошли вслед за хозяином едва ли не в ногу, покачивая мохнатыми хвостами.

— Он сам нашёл меня. Никогда бы не подумал, что Вулвер когда-нибудь заговорит со мной. Он один из последних жрецов, из тех, кто верил… верит в Старых Богов. Мы… мы не очень хорошо расстались в нашу последнюю встречу, — архиепископ выглядел если не сконфуженным, то растерянным. А скорее и то, и другое.

— Насколько не очень хорошо? — странно звенящим голосом спросил Хаген.

Он подошёл сразу, едва заметив новых людей на подворье. А их сложно было не заметить, спешивших, высоких, особенно с собаками, размером с оленя. Но что-то в тоне ярла Тысячи Черепов настораживало.

— Я сжёг его на костре, — признался после некоторой паузы Стиганд Секира.

— Слушай меня, добрый люд Кентербери и окрестных земель! Моё имя — Всеслав Полоцкий. Со мной вместе мои братья: Свен Эстридсон, конунг Дании, Олаф Харальдсон, хёвдинг Норвегии, Хаген Тысяча Черепов, ярл Швеции, и Крут Гривенич, князь руянский.

Голос Чародея гремел над площадью, отражаясь от стен. И собора, и домов, окружавших поле недавней битвы. Распадаясь на несколько других голосов и языков, которые несли те же самые слова каждому, кто пришёл послушать великого князя. А тут буквально негде было яблоку упасть. Здесь, кстати, они были приличных вполне габаритов, знакомых мне по прошлой жизни, не те, с мелкую свёклу размером, что растили в своих садах над Днепром печорские монахи. Надо будет не забыть черенков им привезти. Много как всего надо не забыть…

— Мы пришли на ваши земли не за тем, чтобы разорить их, побить вас, выжечь ваши посевы. С этим отлично справляется король Вильгельм, — продолжил Всеслав после паузы, в которой заглянул в мою память и увидел там цветущие бело-розовым яблоневые сады. Такие большие и мирные. — Меня и мою семью, малого сына, дочь и жену, что была в тягости, ладились убить твари с железными зубами и чёрными душами, если у них те души вовсе были.

Народ загомонил, и шум только нарастал, пока не закончился последний перевод.

— Я узнал, откуда в мой город пришли эти ядовитые мрази. И пошёл сюда, чтобы выжечь дотла их бесовское логово, их змеиное кубло́! И выжег, как и обещал сам себе!

Левая ладонь великого князя со старинным перстнем на указательном пальце обвела широким жестом закопчённые стены собора. Все до единого на площади проводили жест глазами, убедившись в который раз: выжег. Дотла.

— Где-то внизу могут таиться ещё несколько тварей. Мы доберёмся и до них. А вас, добрые люди, я благодарю! — и он поклонился онемевшим горожанам в пояс. Такого тут явно в ходу не было. И вообще не было.

— Вы не стреляли в спины моим воям, не лили смолу и кипяток из окон, не угощали их отравленной едой. Вы услышали слова архиепископа Стиганда, которого обманом и предательством держали в заточении лихозубы. Вы не остались в стороне и помогли нашим воинам устроить курган для героев, кому выпала участь погибнуть.

Это была чистая правда. Когда на холме с восточной стороны вчера готовили тризну, с пригородов пришли на помощь местные со своими кирками и заступами. И были среди тех, кто на руках принёс и поставил на сваленную в кучу змеиную братию лодью. Рыбацкую, честно купленную в низовьях. Но большую. И на то, как взлетали в чёрное небо искры-души победителей, богатырей, смотрели, раскрыв рты и глаза. А когда грохнул гулко небольшой пороховой заряд внутри огромного жертвенного костра, когда до него добралось пламя, когда ворох искр и огня будто заслонил всё небо, повалились на колени и затянули что-то торжественно-восхищённое. Стиганд тогда сказал, что это древняя песнь хвалы Тораннису, здешнему повелителю грома и молнии. Тому, которого знали, как Тора, Перкунаса или Перуна все наши. И говорил об этом архиепископ без показательного сочувствия к заблудшим овцам, без ненависти и отвращения. Потому что под руной Тора слишком долго жил сам.

— Я прошу вас о помощи, добрые люди Кентербери! Я верю, что вы согласитесь,