в войске были с сельскохозяйственным прошлым, поэтому со скотиной дело имели и если и переживали по какому-то поводу, то только по тому, что жратва пропадала зазря. Архиепископ и вовсе, кажется, только сейчас возненавидел лихозубов до белых глаз и проклятий, далёких от библейского смирения. Когда понял, что должно будет произойти с милыми розовыми хрюшками, что составляли основу его привычного рациона, строго постного.
Бочонки с тлевшими фитилями вкидывали в окна и вкатывали в ворота нетопыри, подобравшиеся вплотную к собору, под перевёрнутыми телегами без осей и колёс. Укрытия тащили над ними, шагая торопливо в ногу, Свеновы и Олафовы викинги. В голос моля Одина об удаче. И значительно усиливая молитвы, когда видели, отбежав и сбросив тележный остов, то, что происходило внутри. Осветившиеся адским пламенем проёмы окон и дверей каменной громадины смотрелись воистину инфернально. Но кроме гула пламени изнутри звуков не доносилось, объятых пламенем фигур оттуда тоже не вылетало. Значит, и вправду ушли в подполье. Ну и Бог им судья. Или не Он.
Когда провалилась внутрь, взметнув высоченный кружащийся столб искр в чёрное небо, крыша Кентерберийского собора, в часть тайных ходов запустили по заряженному болту. В те, где коридоры шли более-менее прямо и на приемлемую протяжённость. Лезть в те, где повороты и развилки начинались с пятого шага, Всеслав не велел. Людям. Туда запустили животных. Тоже заряженных. Группами. В каждой было по одному белому или хотя бы серому, а остальные были вымазаны сажей и золой так, что и тут, снаружи, не различишь. Внутри же, даже при возможном свете факелов в катакомбах, они наверняка смотрелись бы как те грешные души, что забирали плохих покойников в Ад в том зарубежном кино, что мы смотрели с женой в начале девяностых. Там парня убили накануне свадьбы, но душа его осталась на земле, чтоб рассчитаться с подставившим и предавшим лучшим другом. Жена, помню, поплакала даже в конце. Там еще песня играла такая запоминающаяся. Но тот гундосый голос переводчика, который озвучивал почти все фильмы, что тогда можно было посмотреть на редко у кого имевшихся видиках, всё портил, конечно.
С почти одинаковым визгом рванули во тьму подземелий кролики и поросята, подгоняемые азартными криками, хлопкАми, пронзительным свистом и топотом «загонщиков». А я начал считать про себя неизвестные в этом времени секунды. И через две с половиной минуты примерно соборная площадь пустилась в пляс.
Под землёй гулко грохало, с силой отдавая в подошвы. Из открытых люков и дверей домов вылетали при взрывах пыль с дымом. Ярко вспыхивали ослепительно бело-оранжевым окна собора, из которых вырывались длинные языки пламени. И это повторялось снова и снова.
— Ещё два где-то бегают, — задумчиво-отстранённо проговорил Рысь. Перерывы между взрывами становились всё дольше, и, кажется, наконец всё закончилось.
Будто в ответ на его замечание земля вздрогнула снова, а собор чихнул огнём. И ещё раз.
— Ну вот. Теперь и поспать можно. А, Слав? — с надеждой посмотрел он на великого князя.
Мы разместились в обители святого отца, который поглядывал на великого князя с явной опаской. Всем королям хватило места в гостеприимной и просторной «келье» отшельника-затворника. Хватило всем и «постной» пищи. Всеслав распорядился выдать каждому из воинов по глотку «русского живого жидкого пламени», чтобы хоть как-то снять стресс этой операции. Хватило и нам, и архиепископу, который и без этого чувствовал себя значительно лучше, сидя в углу под святым распятием, в обнимку с двухведёрным бочонком, сипло сетуя Спасителю на то, что испытания у Него с каждым годом становятся всё сложнее и сложнее. И что он, смиренный слуга Его, всё чаще думает о том, чтоб отправиться нести свет истиной веры куда-нибудь подальше на север и поближе к родным местам, к островам и заливам старой доброй Дании. Под конец даже песню какую-то затянул. К нему присоединился и Свен, усевшись рядом на сундуке. Остальные, помоложе и без такого стального здоровья и выдержки, завалились спать под их хоровой рёв. И, как ни странно, отлично выспались за те несколько часов, что оставались до восхода вечного Солнца. Над островом, где больше не было цитадели древнего зла.
— Слав, не передумал ли? — спросил Рысь, когда после привычной утренней тренировки утирались жесткой тканью. Кажется, какой-то дорогой, вышитой. Зачем, если надо было просто просушить воду на разгорячённых телах? Но подали именно такую почему-то.
— Нет, Гнат. Что задумали, то и сладим. Потом, как мы уйдём, пусть что хотят, то и воротят, а я тут оставлю всё именно так, как было сказано, — твёрдо ответил из-под тряпки, которой сушил волосы, Всеслав. И повернулся, отдавая рушник Вару, к собору.
Вернее, к тому, что осталось от величественного строения после двухдневного пожара разной степени интенсивности, направленных и ненаправленных взрывов над и под землёй. «А умели раньше строить», — с уважением протянул я. Выпади что-то хоть примерно похожее на долю домов моего времени, я бы не поручился, что от них осталось бы больше. Внешние стены сохранились почти полностью, чуть подровнять, сильно почистить от гари и копоти, вставить окна-двери, положить стропила, постелить крышу — заезжай и живи, окормляй паству, неси слово Божие в массы. Если начать чистить прямо сейчас и всем Кентербери, то первую мессу, наверное, можно будет провести уже следующей весной. Поздней. Или, скорее, к середине лета. Но всё проще, чем заново отстраивать такую громадину.
— Княже! — прозвучал справа, со стороны северных ворот, знакомый сиплый голос, совсем недавно бывший глубоким и бархатным.
Оттуда шёл, шагая широко и уверенно, Стиганд Секира. События двух последних дней вынудили его снять со стены броню, шелом и боевой топор, не исключено, что даже тот самый, за который он и получил давным-давно своё прозвище. Да, панцирь из нескольких слоёв толстой дублёной кожи пришлось заметно расставить, отчего святой отец походил одновременно и на ветчину в сетке, и на куртизанку в корсете. Этот образ вызвал внутренний смех у Всеслава, он даже забыл возмутиться привычно срамными нравами будущего. Находиться внутри стен аббатства в рясе даже рядом с начальными людьми в темноте было довольно опрометчиво, поэтому чудесная метаморфоза, произошедшая со святым отцом была совершенно оправдана.
— Ещё двух взяли на заре, — подойдя ближе и обнявшись, будто давно не виделись, прохрипел он. За широкой спиной архиепископа стоял, глядя на великого князя невозмутимо и спокойно, долговязый пожилой мужик с морщинистым лицом. Волосы его, рыжеватые, но основательно побитые сединой, были заплетены в две косы. А возле ног сидели два серых пса, размером с телёнка, вывалив красные влажные языки. Похожи
