— Тогда, может, его это… пока не поздно…

— Думаю, что какое-то время он будет паинькой, — произнёс старик. — Но ты прав… — И он вынул откуда-то из-за пазухи металлический ошейник, который защелкнул на шее упыря. — Сдерживающий антимагичекий артефакт! Он, конечно, Каина не удержит… Но учитывая его теперешнее состояние — на пару-тройку дней его хватить должно…

— Слушай, дед, а чего он вообще взбеленился? Ведь могли бы и обсудить… Ну, вопрос о его матери…

— Да не мог он это обсуждать, — просветил меня старик. — У этих тварей настолько жесткая иерархия, что нижестоящий не может противиться своему Мастеру… Ну, тому, кто его обратил — сделал вампиром. Похоже, что у Каина был чёткий приказ от Лилит, который он не мог нарушить. Всё-таки, первой была она…

— А сейчас что мы с ним будем делать? Ведь он не прекратит…

— Вот мы и посмотрим. Никто не знает, как повлияло на него это «испытание душ»?

Каин лежал без движения, лишь слабые судороги время от времени пробегали по его телу. Его глаза были закрыты, но по выражению лица казалось, что он все еще видит призраков — тех самых, которые только что исчезли. Его губы дрожали, словно он шептал что-то, но звука не было.

Следом я взглянул на Грейса, который пришёл в себя и уже сидел на полу, скрючившись, и смотря на нас с животным страхом.

— Пусть живет, — неожиданно сказал Вольга Богданович. — Все-таки ученый… Может, что-то полезное знает.

— Ты сейчас серьезно, дед? — Я уставился на старика. — Он же упырь!

— А Каин — патриарх упырей, и ничего — терпим, — недобро усмехнулся дед. — Да и потом… — Он наклонился к Грейсу, и взгляд его стал ледяным. — Ты понял, что если попытаешься убежать или напасть, Пескоройка тебя догонит?

Грейс быстро закивал, будто боялся, что его тут же прикончат за малейшую задержку с ответом.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул старик.

Немец-вампир сглотнул и снова кивнул, стараясь не отсвечивать клыками, которые он, отчего-то, никак не мог втянуть обратно — я это явственно читал у него в голове. Неожиданно Каин начал шевелиться. Он медленно поднялся на колени, его движения были неуверенными, словно он только что проснулся после долгого сна. Его глаза, когда он наконец открыл их, больше не горели безумием — в них читалось что-то другое. Осознание. Ужас. Боль.

— Я… помню, — прошептал он.

— Что именно? — спросил я, настороженно сжимая рукоять тальвары покойного Афанасия.

— Всех. — Его голос дрогнул. — И каждого.

В комнате повисла тяжелая пауза.

— И что ты чувствуешь? — тихо спросил Вольга Богданович.

Каин закрыл глаза:

— Пустоту.

Он сказал это так, будто это слово могло объяснить все. И, возможно, так оно и было.

— Ну что ж, — вздохнул дед, — теперь тебе предстоит решить, что с этой пустотой делать?

Я посмотрел на Каина, потом на Грейса, потом на Пескоройку… и понял, что эта история еще далека от завершения. Но по крайней мере, бедные замученные Каином призраки, наконец-то обрели покой. А нам оставалось разбираться с живыми…

[1] Согласно библейскому повествованию, Бог создал Адама из праха земного. В книге Бытия (2:7) говорится: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою».

[2] Одна из версий связывает выражение с именем Кондратия Булавина, предводителя восстания донских казаков в начале XVIII века. В ходе восстания казаки убили князя Юрия Долгорукова, а депеша об этом якобы начиналась со слов: «Кондрашка Булавин Долгорукова хватил»

Глава 2

Тишина, повисшая после слов Вольги Богдановича, была густой и тягучей, словно древесная смола. Даже сам воздух замер, боясь нарушить хрупкое равновесие, возникшее после горькой победы, невосполнимых потерь и запоздавшего покаяния. В развалинах обеденного зала особняка, где еще недавно кипел ад схватки, теперь царила звенящая пустота — но не потому, что всё закончилось, а потому, что произошло нечто… Что-то, что я никак не мог осознать.

Я опустил тальвару Афанасия, и она скрежетнула острым концом по мраморным плитам, вызывая волну колючих мурашек. Клинок, ещё недавно пылавший голубым магическим пламенем, теперь был тусклым, словно выдохся. Как и я. Как и все мы. В руке он казался тяжелее, чем весил на самом деле.

Ведь это был не просто меч — это было напоминание. Об Афанасии, чья рука последней держала этот клинок до меня. О Глории, что погибла, защищая всех нас. О Черноморе, что, не дрогнув, стоял на пути Каина, как стена, и пал, как герой.

— Выйдем не улицу… — тихо произнёс я, оглядывая разрушенный зал. — Здесь тяжело дышать…

— Здесь пепел надежд, смрад магического перегара и непереносимая боль воспоминаний, — почти поэтически озвучил свои мысли мертвец, с которыми я был полностью согласен. — Идём… тебе не помешает глоток свежего воздуха.

Дед медленно убирал секиру на слово, и она, как по волшебству, исчезла из его рук. Мне показалось, что мёртвое тело Вольги Богдановича искажалось тлением всё сильнее с каждой минутой, как будто сила, державшая его в этом мире, истощилась. Но в его глазах всё ещё горел огонь. Возвращаться в свой склеп мой мертвый дедуля явно не собирался.

Старик посмотрел на главупыря, всё ещё стоящего на коленях, и тоже опустошённого, причём во всех смыслах

— Ты идёшь с нами, Каин, — сказал Вольга Богданович.

Каин медленно поднял голову. В его глазах не было ни гнева, ни страха — только глубокая, всепоглощающая усталость.

— Хорошо… — тихо прошептал он, а я заметил, что бо̀льшая часть его ран уже затянулась.

— Тогда вставай, — приказал дед.

Каин медленно поднялся с колен, его движения были неуверенными, как будто он только сейчас осознал всю тяжесть своего возраста. Он посмотрел на свои руки — те самые, что пролили самую первую кровь на земле, и сжал их в кулаки, словно пытаясь удержать что-то, что уже давно из них ускользнуло.

— И как… мне с этим жить? — спросил упырь, обращаясь не столько к нам, сколько к самому себе.

— А ты сам как думаешь? — огрызнулся я, всё ещё не веря в его метаморфозу из кровавого монстра в святого праведника.

— Живи и помни: