— Поразительно, что ваши клиенты ещё живы. Прямо чудо какое-то.

Наконец он удостоил меня своим царственным взглядом и лениво протянул короткую пухлую руку, украшенную несколькими перстнями. Драгоценности на пальцах блестели вызывающе.

— Мурат Алиев. Впрочем, каждый в этом городе знает, кто я такой.

Такую противную гниду действительно сложно забыть, — отметил я про себя, но вслух произнёс совершенно другое.

— Игорь Белославов. Очень приятно познакомиться.

Я пожал его влажную и вялую ладошку, изо всех сил стараясь сохранить дружелюбное выражение лица. Рукопожатие оказалось таким же неприятным, как и сам владелец руки — безвольным, липким и отвратительным.

Определённо, это будет очень непростой и неприятный разговор.

— Слухи до меня дошли, что у тебя тут что-то начало получаться, — без обиняков начал Алиев, убирая свою липкую руку. Он окинул зал взглядом скупщика, который приценивается к хромой кобыле на ярмарке. — Люди идут. Это хорошо. Значит, место не совсем дохлое, как я думал раньше. В общем, я его покупаю.

Он назвал сумму. Такую смехотворную, что я на секунду подумал — не ослышался ли? В здешних ценах я уже более менее разбирался. За эти деньги можно было купить разве что пару мешков картошки и телегу навоза. Может, ещё пучок морковки в придачу.

— Вы с сестрой можете остаться здесь, — продолжил он, будто делал мне величайшее одолжение. Голос звучал покровительственно, словно он великодушный барин, а мы — крепостные. — Будете жить, работать на меня… Платить аренду, само собой. Небольшую. Для начала.

Я бросил взгляд на Настю. Она стояла бледная, как больничная простыня, и в её глазах плескался животный страх. Этот жирный паук пришёл, чтобы забрать наш дом, нашу последнюю надежду. Прямо как в плохом сне.

— Благодарю за столь щедрое предложение, господин Алиев, — ответил я медленно, вкладывая в каждое слово ледяную вежливость. — Но я вынужден отказаться. Это семейное дело. Память об отце. Оно не продаётся. Ни за какие деньги.

Лицо Алиева начало медленно наливаться свекольным цветом. Словно кто-то накачивал его кровью через невидимый насос. Маленькие глазки злобно сузились до щёлочек.

— Мальчишка, у меня сегодня с утра паршивое настроение, — прошипел он, и в его голосе послышались нотки угрозы. — Не советую злить меня ещё больше. Подумай хорошенько, прежде чем отказывать такому уважаемому человеку, как я.

Его дочь Лейла, стоявшая чуть поодаль у стены, демонстративно зевнула и с откровенной скукой принялась разглядывать свой безупречный маникюр. Спектакль, который устраивал её отец, явно был для неё привычным и совершенно не интересным зрелищем. Девушка выглядела так, будто смотрела плохую пьесу в третий раз.

— Я уже подумал, — спокойно повторил я, глядя купцу прямо в маленькие злые глазки. — Мой ответ остаётся прежним. Нет.

Это стало последней каплей, которая переполнила чашу его терпения. Алиев взревел, как раненый бык на арене. Его лицо из багрового мгновенно стало пунцовым. Он схватил со стола первую попавшуюся тарелку и с оглушительным грохотом швырнул её об пол. Осколки керамики разлетелись во все стороны, звеня по деревянным доскам.

— Ты пожалеешь об этом! — визжал он, брызгая слюной и размахивая пухлыми кулаками. — Я тебя с грязью смешаю! Твоя забегаловка сгорит дотла, а вы с сестрой пойдёте по миру с протянутой рукой!

Он замахнулся толстой рукой, чтобы смахнуть со стола стопку чистой посуды, но его пухлое запястье перехватила железная хватка.

В тот момент, когда я увидел, как Настя в ужасе вжалась в стену за моей спиной, что-то внутри меня резко щёлкнуло. Словно переключатель. Гостеприимный хозяин и вежливый повар мгновенно исчезли. На их месте появился кто-то совершенно другой — холодный, быстрый и беспощадно точный.

Одним резким движением я выкрутил купцу руку за спину. Он взвыл от острой боли, его лицо исказилось от удивления и внезапного страха. Глаза округлились, как у пойманной мыши. Я не дал ему опомниться и сообразить, что происходит. Мощный и точный пинок под его жирный зад — и самодовольный купец кубарем вылетел за дверь, с грохотом приземлившись на пыльную мостовую перед входом.

В «Очаге» повисла звенящая тишина. Даже мухи перестали жужжать.

Алиев катался по дорожной пыли, как перевёрнутый жук. Его дорогой костюм покрылся грязью, а лицо перекосилось от злости и унижения. Он плевался и ругался, пытаясь встать.

— Ты мертвец, Белославов! — хрипел он, отплёвываясь от пыли. — Я тебя в порошок сотру! Ничего от тебя не останется!

Из закусочной наружу вышла Лейла. Она замерла на пороге, словно красивая кукла. Девушка смотрела на меня совсем по-новому. Я стоял в дверях, тяжело дышал, но не отступал. В её больших тёмных глазах не было прежней скуки или презрения. Там плескались удивление, шок и что-то ещё — тёмное, опасное, пугающе-интересное. Она больше не видела во мне жалкого трактирщика. Теперь я был для неё хищником, который осмелился огрызнуться на её хозяина.

На улице уже собирались любопытные. Сосед-сапожник высунул голову из мастерской. Две женщины с корзинами остановились неподалёку, не решаясь подойти ближе. По улице поползли шёпот и пересуды. Унижение Алиева становилось публичным спектаклем.

Понимая это, толстяк с трудом поднялся на ноги. Он кряхтел и стонал, отряхивая грязь с дорогих брюк. Потом быстро заковылял к своему блестящему автомобилю, стараясь не смотреть на собравшихся зевак.

Лейла не спешила за ним. Она сделала шаг в мою сторону. Медленно, почти нарочно, провела кончиком языка по полным губам. При этом не сводила с меня пристального взгляда. Это не был флирт. Это было обещание. Обещание больших неприятностей, опасной игры и чего-то ещё, чего я пока не понимал.

Машина с рёвом сорвалась с места. За ней потянулось облако пыли и осталось тяжёлое напряжение в воздухе. Я молча вошёл в дом, запер дверь на засов и перевернул на окне табличку на «Закрыто».

В зале стало так тихо, что слышен был каждый вздох.

— Всё… нам конец… — Настя, которая до этого стояла как столб, вдруг сломалась. Она бросилась ко мне и зарыдала, вцепившись пальцами в мою рубашку. — Он нас теперь уничтожит! Не даст здесь жить! Игорь, зачем ты это сделал…

Слёзы текли по её щекам ручьём. Всё тело сестры дрожало от страха и отчаяния.

Я крепко обнял её, чувствуя, как она трясётся в моих руках. Погладил по волосам, давая выплакаться.

— Тише, Настюша, тише, — сказал я спокойно, хотя сердце колотилось как бешеное. — Всё будет хорошо. Никто