И воевода великого князя гулко ударил правым кулаком в грудь, напротив сердца. А следом за ним движение повторили все: наши и союзники, ратники, стрелки, кормчие, князь, ярл, хёвдинг и конунг. Отступать было некуда. Но никто и не собирался.

Слепец, держа руку на плече маленького хромого, вышел из обители настоятеля ранним утром. Оба странника долго и низко кланялись сперва гостеприимному старцу, потом кресту на соборе и каждому монаху, что проходил мимо. А потом вышли за стены и отправились к реке. Там долго рядились с жадным лодочником из-за платы, внутренне покатываясь со смеху. Переодетый Гнат, мешая в кучу датские и шведские слова, обобрал оборванцев почти до исподнего, отводя душу за долгое ожидание. А после лодочка отчалила от пирса при аббатстве и ушла вниз по реке. За вторым поворотом прибавив в скорости значительно, потому что на вёсла сели все трое: и хромой, отвязавший от ноги ножны с мечом, и в очередной раз чудесным образом прозревший слепой. А с берегов время от времени подавали голоса соколы и жаворонки. И слышать их было значительно приятнее, чем сойку-иволгу.

Когда Солнце начало, заходя, касаться леса за левым берегом Ставр-реки, к пирсам одна за другой подошли шесть руянских лодий. Дюжине тут было ни развернуться, ни разгуляться, ни причалить толком. Поэтому «бесовские машины русов» установили по две на каждом корабле. И зарядов было больше. Рискованно, очень. Один неверный выстрел, один бракованный или просто «уставший» ствол — и план можно было перечёркивать. Одна огненная стрела с той стороны, попавшая в ненужное для нас место могла бы поднять на воздух и лодьи, и команды. Мелкими кусками. Но стрел, тем более огненных, с той стороны не было. Не успели они там.

Первый залп, сопровождавшийся адским воем, положил мины точно в ближние башни с торговой стражей и причальной охраной. Из которых, по сведениям архиепископа, змейки на ступнях были у всех до единого. Ворота аббатства, начавшие спешно закрываться при первых звуках обстрела, который здесь явно приняли за что-то магическое, бесовское и очень опасное, вылетели вместе с частью стены. Никто не обратил в сумерках внимания ни на легкий дымок, ни на еле заметные свёртки, не отличавшиеся по цвету от створок, из которых он и струился. В очередной раз повезло: успели и установить, и запалить. Хорошо, что я дома ещё подсказал-научил Свена с Фомой делать простейшие зажигалки, вроде тех, из стреляных гильз, какие мастерили солдаты Красной армии в войну. Спирт был не лучшей заменой бензину или керосину, конечно. Но крайне выгодно отличало его то, что он был.

Второй залп пришёлся в довольно грамотно выстроенный отряд монахов, выбегавший из пролома стены, перескакивая обломки ворот. Их спешило никак не меньше сотни, вооружённых. Но что такое сто человек для дюжины мин, начинённых мелкой галькой и старыми кольчужными кольцами от ржавых и изорванных броней, оставшихся с Александровой пади? Тех, кого не смело, не разорвало и не посекло, добрали Яновы, чьи самострелы защёлкали со стен почти сразу за вторым залпом. Они взлетели на стены сразу после Гнатовых, а те — вровень с первыми взрывами, под рёв и вой демонов над святой землёй обители. И мгновенно вре́зались-врубились в лучников на галереях и в башенках. Те, в ужасе глядевшие на саму Преисподнюю, что с визгом вырвалась на берег из привычной и знакомой реки, подарили нетопырям несколько таких важных мгновений. Которых вполне хватило Рысьиным лиходеям. Поэтому Яновы выстроились уже на пустых, хоть и грязноватых стенах, следя, чтобы ноги не скользили на блестевшем, красном и липком.

Пока готовили третий залп, снайпера подмели подворье и ту часть собора, что была видна сквозь приоткрытые высокие двери и узкие окна. У этих суровых и опытных воинов не было и тени сомнения или раздумий. Любое движение, любая фигура, попадавшаяся в сектор, поражалась тут же и безусловно. Все прекрасно помнили про того щуплого мальчонку, чью ядовитую голову забрал с собой к Перкунасу Ян Немой.

Волчий вой, жуткий, небывало громкий, со всех сторон и, кажется, даже с неба и из-под земли, пригнул и попрятал в укрытия наших стрелков и разведку. И ночь снова рванул визг и рёв нечистой силы. Но мы-то знали, что это не так. Огонь грязным быть не может. Святое честное пламя запалило фитили и швырнуло ещё дюжину мин через стены, уже бывшие под нашим контролем.

Сводная рать датчан, норвегов и шведов прорубилась к этому времени через южные ворота. Горевшие и частично выбитые взрывом. Под прикрытием Яновых, прочно занявших все высо́ты, это было проще. А с Гнатовыми, что сновали по подворью бесшумно, как самые настоящие нетопыри, тем более. Картины того, как стражник с крестом отбрасывал вдруг лук или меч, пытаясь с растерянным видом поймать начавшие выпадать из распоротого брюха кишки, или другого, что уверенно шагал навстречу викингам с занесённым топором, но уже без головы, явно тревожили даже бывалых морских бродяг. Кроме смазанных, неявных, призрачных теней они никого заметить не успевали. Защищавшие змеиное логово падали мёртвыми, целиком или частями, взлетала фонтанами и плескала, как из ведра, чёрная в темноте кровь. Свистели мечи и стрелы Чародеева воинства. Неразличимого во тьме даже для очень опытного взгляда.

— Костры-ы-ы! — сорванный рык Рыси ударил по ушам вслед за криками умиравших и редкими уже вспышками железного лязга.

Тени, сновавшие вокруг собора, стали крупнее. С их дороги с криком отскакивали даже союзники из тех, кто про эту часть плана не знал или позабыл в суматохе. Большими фигуры были потому, что тащили вязанки дров, ориентируясь в темноте на подворье аббатства, как у себя дома. Крупный план с разбивкой на квадраты рисовали и заучивали не зря. И со Стигандом говорили тоже не зря.

Сгустки тьмы падали с деревянным стуком и шелестом растопочных пакетов, где в промасленной бумаге был маленький заряд пороха, толчёный гриб-трутовик, сухой мох и смола в окружении «гильзы» из звонких и душистых сосновых щепок. Никто не стоял возле охапки дров, колотя кресалом. Не раздувал огня, становясь видимым в ночной мгле. Костры вокруг собора разгорались сами собой и почти одновременно. И стрелы летели только внутрь огненного кольца. За поднимавшимися языками пламени фигуры наших воинов были неразличимы для тварей, сидевших внутри, под защитой каменных стен. Застывшие на галереях и лестницах фигуры Яновых в