Он сделает сюда ещё один спуск. Возможно, не один. Но не сейчас.

Сначала нужно закрепиться наверху.

Маркратфский писарь развернулся, оставив под собой решётку, как оставляют недописанную строку. Он шёл по уровням обратно, внимательно выслушивая каждый шорох. Сфера-страж где-то вдалеке вымеряла свой маршрут. Пауки-ремонтники мелькали на периферии зрения, но никто не пытался остановить его. Для города он всё ещё был случайной флуктуацией, всплеском на границе внимания. Временным.

Проходы, которые казались бесконечными по пути вниз, теперь складывались в цельную структуру. Вот — зал с формулами, где математика ломала мышление. Вот — ниша с пустыми цилиндрами, где чувствовался след чужой, современный магии. Вот — пульт, через который он открывал служебный лаз. Он остановился у панели, на миг задумавшись, не стереть ли след своего вмешательства. В конце концов, любой след — это уже информация.

Но затем передумал.

Пусть знают, что кто-то сюда попал. Пусть город зафиксирует его присутствие. Пусть наверху когда-нибудь спросят: «Ты был там?» Тогда у него будет ответ. И — возможность задать свои вопросы в ответ.

Он прошёл дальше, оставляя за спиной гул и ровный свет кристаллов. В переходе, где коридор сужался до неприятной тесноты, его вдруг накрыла мучительно трезвая мысль: наверху его сейчас считают живым. Рабочим. Утром спросят отчёты. Посмотрят, были ли внесены исправления в реестры, отвечены ли жалобы. Если он пропадёт, не явившись ни на одно совещание, не отправив ни одного документа, его сначала начнут искать. Потом обсуждать. Потом объяснять. И каждое объяснение будет хуже предыдущего.

«Слишком рьяный. Слишком любопытный. Слишком инициативный».

А дальше — «слишком мёртвый».

Работа в Маркрафте была не просто доходом. Это был щит. Ненадёжный, кривой, но всё-таки щит. Пока он сидит за столом с пером, с него меньше спроса, чем с того, кто бегает по катакомбам.

Он поднялся по лестнице, чувствуя, как меняется воздух. Двемерская стерильность постепенно растворялась в сыром запахе человеческих подвалов: влага, плесень, кислое вино, старый камень. Потом — уголь, дым, металл. Живой, грубый мир, где всё ломалось проще, чем там, внизу.

Люк встретил его холодом ночи. Маркрафт шатко висел между поздним и ранним часом. Где-то уже гасили фонари, где-то только зажигали. Эльф выбрался наружу, осторожно опустил тяжёлую плиту на место и задержался в тени между складскими ящиками. Сердце колотилось не от страха, а от слишком резкого контраста. После идеальной геометрии двемерского узла город казался бесформенным существом, которое живёт просто потому, что ещё не развалилось.

Он не спешил уходить. Прислушивался. Смотрел. Сверху по мосту прошёл стражник, лениво зевая. Вдалеке кто-то ругался у таверны. С улиц тянуло дымом, пивом, потом, жареным мясом. Здесь всё было грязным, неповоротливым, но в этой убогости была своя, очень живая логика.

Наверху у него не было власти. Зато были люди. Слабые, коррумпированные, трусливые — но люди. С ними можно было торговаться, пугать, убеждать, играть в бюрократию. Металл не торгуется. Металл просто запоминает.

Илвасион поправил плащ, убедился, что ничем не выдал недавний спуск, и двинулся к жилым кварталам. Шёл не торопясь, вписываясь в ночной ритм Маркрафта. По дороге несколько раз ловил себя на том, что мысленно рассчитывает, какой шаг надо сделать, чтобы его не услышала сфера-страж. И каждый раз приходилось напоминать себе: здесь нет сфер. Здесь другие хищники.

До комнаты он добрался, когда небо между скальными массивами только начинало сереть. Над лавкой зачарованных свечей было тихо. Лавочник ещё спал. Эльф закрыл дверь изнутри, прислонился к ней спиной и впервые за ночь позволил себе расслабить пальцы. Жезл он положил на стол. Металл инструмента отозвался тихим щелчком, словно тоже радовался возвращению в мир, где можно хотя бы сделать вид, что всё в порядке.

Он зажёг одну свечу. Потом вторую. Желтоватый свет вытеснил тень из углов. На стол легли карты, обрывки записей, выдранные из отчётов листы. Всё, что он принёс с собой из нижеуровней — не предметы, а структуры.

Маленький фрагмент кольца он положил отдельно. Деталь казалась ничтожной на фоне того, что он видел. Но именно такие «ничтожные» куски и позволяли строить механизмы. Собственный аппарат, личного слугу, систему защиты. Не сейчас. Не сразу. Но идея уже поселилась.

Сначала — работа.

Таэлис сменил плащ на более приличную одежду, поправил ворот, стянул волосы в аккуратный хвост. Лицо в отражении выглядело уставшим, но живым. Для чиновника этого города этого было достаточно. Он умылся холодной водой, промыл глаза, заставляя мозг переключиться с вибраций двемерского города на строки отчётов.

К утру магистрат оживал. Шум шагов в коридорах, шелест бумаг, стук печатей. Эльф шёл по знакомому пути к своему кабинету, и никто не задавал лишних вопросов. Писарь пришёл на работу, как полагается. Никаких следов подземных прогулок. Никаких легенд про двемерские кошмары. Только документы.

На стол лёг первый пакет — жалоба на задержку каравана. Второй — отчёт о пропавшем грузе. Третий — новый приказ, подписанный тем самым придворным магом. Формально — о перераспределении ресурсов в пользу ремонта нижних уровней. Фактически — ещё одна линия, ведущая туда, где вчера звенели шестерни.

Он взял перо.

То, что раньше было простой бюрократией, теперь стало фронтом. Каждый штамп, каждая поправка, каждая «случайная» ошибка могли или спрятать, или вытащить наружу следы работы тех, кто уже копается под крепостью. Его удобная должность превращалась в инструмент — и в маскировку одновременно.

Пока он сидит здесь, за столом, он жив. У него есть доступ. Есть время. Есть возможность планировать. Приземлённый, скучный щит в руках человека, которого почти признал двемерский город.

Пока он нужен Маркрафту как писарь, как маг, как тот, кто «разбирается с бумагами», никто не спишет его в расход просто так. А когда появится что-то собственное — пусть даже размером с ладонь, железное, послушное и немое — тогда правила игры наверху слегка изменятся.

Он поставил первую подпись под первым за день документом и уловил, как внизу, далеко под камнем, отзывается знакомое гудение. Или ему показалось.

Эльф чуть заметно улыбнулся, хотя никто этого не увидел.

Вниз он ещё вернётся.

Но сначала