— Чепуха! Я ещё хоть куда, — моментально откликнулась она.

Поломавшись для порядка ещё немного, я согласился сходить с ней в храм.

Амадор мало походил на типичный средневековый город, каким его любили рисовать фанаты низкого средневековья. Не было заметно ни грязи на улицах, ни неказистых приземистых зданий. Чистые аккуратные дома в несколько этажей, с застеклёнными окнами, выстроились как по линейке — хоть сейчас на парад. Среди них поднимались башни — круглые, с блестящими позолотой куполами. Повсюду, куда ни брось взгляд, виднелись эмблемы ордена в виде флагов или начищенных медных табличек.

Вместо уличных фонарей на улицах были расставлены постаменты, украшенные лепестками пламени. На них лежали пустые чаши, в которых будто сам по себе горел огонь.

— Наследие Основателей, — ответила Рико на мой вопрос, — подарок, который они получили от Господа. Чаши никогда не гаснут. Существует предание, согласно которому они показывают праведность тех, кто живёт в Цитадели. Чем ярче они пылают, тем чище помыслы её обитателей. Если же они погаснут… — Она пожала плечами. — Значит, Орден свернул не туда.

— Очень удобно, — произнёс я и показал на стену, в которую упиралось ответвление улицы. Дома держались от неё на приличном расстоянии, словно опасались коснуться.

— А там что?

— Особые кварталы.

Нейфила хмыкнула.

«Особые кварталы. До чего… удобное название для места, куда тебя бросают подыхать».

Хорошее настроение Рико как ветром сдуло.

— Думаешь, справедливо держать в них больных?

— Так установлено Кодексом, дабы удержать распространение скверны, — механически, как по бумажке сказала она.

— И как, помогает?

— Это… сложная проблема. Несмотря на наши усилия, Бездна ширится, а с ней увеличивается и число заражённых. Она склоняет слабые души к пороку.

— Если это не простая зараза, зачем держать больных взаперти?

— Народ верит, что Мор передаётся касанием. Особые кварталы установлены для спокойствия здоровых, а также для того, чтобы не допускать порчу к праведникам и не давать больным уходить в Рощу Статуй. Своей смертью там они усиливают Бездну.

— Я слышал, что Морфопатией могут заболеть даже дети. Если Алое Пламя спасает от заражения вас, почему он не займётся ими?

Рико вспылила.

— Если каждый получит дар Господень, общество погрузится в хаос! Только представь, во что превратится мир, если даром овладеет недостойный! Пока мы не добрались до демона, создавшего Бездну, особые кварталы необходимы. Это печально, но иного выхода нет. Бездна питается душами несчастных, которые умирают в Рощах Статуй. Мы уберегаем их от страшной участи, пусть даже лишая их свободы.

«Звучит так, словно она пытается убедить себя, а не тебя».

Я ничего не говорил, давая Рико успокоиться. Пару минут мы шли в тишине. Наконец она сказала:

— Прости. Я немного… Поверь, я прекрасно осознаю, что они такие же люди, как ты или я. Просто им не повезло. Да, их души оказались подвержены тлетворному влиянию, но кто знает, сколько рыцарей Ордена заболело бы, не защищай их благословение Господа? Некоторые понимают это. Я провожу немало времени, помогая больным. И не я одна. Нас много. Мы облегчаем их страдания как можем.

Я вспомнил Ваккера, сочащегося упоенным самодовольством. С какой радостью он говорил о каре для грешника, который умирал у его ног. Как обещал спалить моровые кварталы вслед за ним.

С этим противоречием в рядах алоплащников можно работать. Но сперва надо оценить, что творится в этих кварталах.

Вслух я сказал совсем иное.

— Когда я доберусь до сердца Бездны, заодно посмотрю, не получится ли остановить Морфопатию.

Уголки губ Рико дрогнули в грустной улыбке. Она посчитала, что я шучу.

— Решимость, достойная истинного рыцаря Ордена.

Я оценил иронию: во мне находились двое алоплащников, но ни одного из них я не назвал бы достойным.

Так, слово за слово, мы вышли на площадь к главному храму.

Глава 9

Словно в пику нарочитой простоте Цитадели Пламени, главный храм утопал в роскоши.

Его внутренний двор был выложен мозаикой из перламутровых раковин, которые ловили отблески многочисленных огненных чаш, а стены украшали золотые вставки. В нишах выстроились гранитные статуи, сжимавшие в вытянутых руках курильницы с благовониями. По земле стелился едковато-сладкий дым, от которого тянуло чихнуть, — но поздние посетители, собравшиеся почтить своего бога, намеренно вставали неподалёку от скульптур и вдыхали пьянящие клубы дыма. Глаза людей сверкали, кое-кто тихо раскачивался, еле слышно шепча себе под нос.

Игловидные шпили вонзались в темнеющие небеса. Из-за коньков крыши скалили зубы горгульи.

Высокие окна были выложены из кусочков разноцветного стекла. Боковые нефы украшали ряды колон, толстых и тонких, обвитых фантастическими тварями и резными каменными цветами.

Я не мог отделаться от мысли, что Цитадель, насупив брови, неодобрительно взирает на торжество роскоши внизу.

Нейфиле место не понравилось.

«Сердце религии алоплащников — не что иное как пыль в глаза. Помпезность ради помпезности. Они привыкли кивать на свою крепость, когда их обвиняют в расточительности. Но ради чего возводить безумно дорогие церкви, меж тем проповедуя аскетизм?»

Многие верят, что правильный путь тот, который сияет ярче других. А проще всего купить сияние святости деньгами.

За арками и колоннами виднелись широкие двухстворчатые двери, обитые серебряной полосой с замысловатой чеканной письменностью. Подойдя ближе, я разобрал слова: «Вы ступали во тьме, а ныне — в огне Господа; поступайте, как чада Его, ибо Пламя благоволит всякой благости, праведности и истине; обличайте меченых отступников, ибо в них скрывается темнота».

Чем ближе мы подходили, тем сильнее по коже бежали мурашки — не от испуга; от неясного предвкушения. По какой-то причине тяжесть, которая давила на плечи с тех пор, как я выбрался из Бездны, начала отступать. В теле появилась бесшабашная лёгкость, и мне стоило усилий не перейти с размеренного шага на бег.

Быстрее, быстрее, быстрее, взывала сущность безликого. Удивительно, но ему здесь понравилось.

В храме стоял тихий гул. Прихожане прогуливались вдоль стен, склонялись в поклонах перед иконами, суровыми статуями святых и фресками, бормотали заученные молитвы, возносившиеся к купольному своду. Вокруг сновали церковные служащие в аляповатых длинных одеяниях, подолы которых шуршали по отполированному полу.

Разноцветные стёкла, снаружи казавшиеся бессмысленными пятнами, внутри сложились в витражные сцены, которые показывали решимость, раскаяние и гнев.

Горящие чаши располагались так, чтобы их огонь прогонял любой намёк на тень, отчего создавалось жутковатое впечатление нереальности обстановки. Воздух был сухим и очень тёплым.

В центральной части храма высилась статуя — изображение пламени, выполненное из розового мрамора, в котором белели частые прожилки. Оно источало жар, ощутимый даже у входа. Но не это привлекло моё внимание.

За статуей находилась ещё одна дверь, неприметная на фоне вызывающего богатства окружения. Едва я заметил её, как ощутил настойчивый позыв броситься к ней, добраться до того, что пряталось за ней, увидеть, прикоснуться, обнять, завладеть…

Противостоять порыву было тяжело. Я чувствовал себя, как запойный пьяница, нашедший бар с бесплатной выпивкой. Нахлынувший прилив сил едва не вскружил голову.

В горле запершило — уже знакомый признак того, что проснулся Лью’с. В обычно спокойном потрескивающем голосе звенело ликование.

«Я слышу его музыку! Я вижу его след! Как будоражит его зов! Оставь всё, мой хладнокровный друг. Брось любые свои начинания, ибо они обесценились. Поспеши, поспеши, поспеши! Разве ты не понимаешь, к чему подобрался? Я знаю его, я зрел его, я владел им… Я отринул себя, чтобы он принадлежал мне, и без колебаний прошёл бы по этой дороге повторно! Эта власть, эта сила… Пик могущества… Уничтожь всякого, кто вздумает сопротивляться! Я помогу, я отдам себя, лишь бы коснуться снова… Мы сольёмся воедино. Теперь нам не помешают. Мы заполучим то, что спрятали недоумки, противостоявшие мне, отказавшиеся принять мой гений…»