— Поэтому и посылаю Никифора под видом купца. Пусть везёт товары — шёлк, пряности, книги. А дипломатические документы спрячет в тайниках.

Император встал, давая понять, что аудиенция окончена:

— Помни, Михаил: от этих переговоров может зависеть судьба империи. Либо мы найдём сильного союзника, либо... либо получим опасного соперника.

— Да поможет нам Бог, государь.

— Да поможет. И да просветит ум этого русского князя, чтобы он понял: два православных орла сильнее одного.

Когда логофет удалился, Иоанн остался один. Он подошёл к мозаичной иконе Христа Пантократора и долго молился — о мудрости в переговорах, о силе для грядущих испытаний, о возвращении святого города.

А где-то на севере, в далёком Смоленске, другой православный правитель тоже принимал важные решения. И от того, найдут ли общий язык эти две православные державы, зависело будущее всего восточного христианства.

Игра престолов продолжалась, но теперь в ней появились новые, неожиданные фигуры.

***

Март 1241 года принёс в пограничные земли державы Виктора Крида первых вестников большой войны. По дорогам, ведущим с запада, потянулись беженцы — чешские крестьяне, немецкие ремесленники, польские купцы. Все они несли одни и те же вести: собирается великая армия, идёт священная война против "русского антихриста".

В Западном Бастионе, главной крепости пограничья, воевода Мстислав Храбрый принимал последние донесения разведки. На столе перед ним лежала карта с отмеченными позициями противника.

— Что видели лазутчики? — спросил он у старшего разведчика, опытного воина по имени Добрыня.

— Авангард крестоносцев, господин воевода. Тысячи три конных рыцарей под командованием маркграфа Генриха Мейсенского. Идут по старой торговой дороге, прямо к нашим рубежам.

— Спешат?

— Не особенно. Видно, думают, что мы испугаемся и сами отступим. Грабят попутные сёла, хвастаются, что скоро дойдут до Кракова.

Мстислав усмехнулся. За годы службы под началом Виктора он хорошо изучил психологию западных рыцарей. Гордыня была их главной слабостью.

— А что с главными силами?

— Пока собираются. Император должен подойти к Регенсбургу только к Пасхе. Французы задерживаются. Венгры торгуются с папскими легатами.

— Значит, этот Генрих решил прославиться, опередив всех остальных?

— Похоже на то, господин воевода.

Мстислав подошёл к окну башни, откуда открывался вид на западные подступы к крепости. В ясном весеннем воздухе были видны дальние холмы, за которыми лежали земли империи. Где-то там, в двух-трёх переходах, двигалась первая волна крестоносцев.

— Сколько у нас сил? — спросил воевода у своих помощников.

— В самом Бастионе — полторы тысячи, — ответил боярин Ратибор. — В ближайших крепостях — ещё тысячи две. Можем собрать до пяти тысяч за сутки.

— А у противника?

— Три тысячи конных рыцарей, тысяча сержантов, полтысячи арбалетчиков. Хорошо вооружены, но... слишком самоуверенны.

Мстислав кивнул. Соотношение сил было почти равным, но у него было преимущество местности, подготовленных позиций и лучшего знания противника.

— Пошлите гонцов к князю, — приказал он. — Пусть знает: началось. А мы тем временем покажем этим псам-рыцарям, что такое русская оборона.

Маркграф Генрих Мейсенский был человеком лет сорока, с седеющей бородой и шрамом через всё лицо — памятником о войнах в Святой земле. За двадцать лет походов он привык к лёгким победам над язычниками и еретиками. Этот поход тоже казался ему простой прогулкой.

— Эдмунд, — обратился он к своему оруженосцу, молодому английскому рыцарю, — что говорят лазутчики о русских силах?