Младший экзаменатор тяжко вздохнул. На его лице читалось: «Понаберут баранов по объявлению…»

Выполнив инструкцию, я стал ждать результатов.

Экзаменаторский стол теперь находился от меня справа, а я стоял, касаясь конторки и прислушиваясь к себе.

Несколько секунд ничего не происходило, а затем стекло под моей ладонью явственно замерцало. Дымчатая серость ушла, а вместо неё проявился чуть бледноватый лиловый цвет, как в перстне.

— Спасибо, — сказала дама. — Можете убрать руку, предварительная проверка завершена. Рассматривайте её как бюрократическую формальность.

Её коллега сделал запись в гроссбухе, лежавшем перед ним на столе. Дама продолжала неторопливо:

— Теперь — основная часть. Взгляните туда.

Она указала кивком на стену, которая была напротив окна. У стены стояли мольберты — одинаковые по форме, две штуки. На одном крепился чистый лист ватмана, на другом — чёрно-белая фотография того же размера, сельский пейзаж.

Между мольбертами приткнулся маленький столик. На нём я обнаружил коробку с красками, кисть и склянку с водой. Ещё там была ячеистая штуковина наподобие тех, в которых хранят куриные яйца. Только вместо яиц в ячейках сейчас лежали серые камешки. Или, может, засохшие куски глины.

— Мы хотим увидеть подсолнух, — сказала дама. — Жёлтый и яркий.

Я почесал в затылке.

Мне предлагалось нарисовать цветок?

В школе я имел четвёрку по рисованию. Карандашом я неплохо изображал геометрические фигуры — всякие конусы, кубы и цилиндры. Мог изобразить даже вазу, а вот цветы в ней — нет. И пейзажи не получались, не говоря уже о портретах. С красками же вообще был полный облом. Вместо натюрмортов у меня выходили разноцветные кляксы.

То есть сейчас я мог бы намалевать на ватмане чёрный круг, а вокруг него — жёлтые треугольники-лепестки. Но вряд ли это порадовало бы экзаменаторов.

К тому же мадам не сказала прямо — нарисовать. И вообще, не зря же они поставили здесь второй мольберт, с фотографией?

Я всмотрелся в сфотографированный пейзаж.

К сожалению, подсолнухов на нём не было. Был добротный кирпичный домик с двускатной крышей и куст сирени. Не видел я и намёков на жёлтый цвет — чёрно-белая гамма не нарушалась.

Но я припомнил фотообои, которые мне показывал дед.

Там поначалу тоже не было красок, но я в итоге их рассмотрел.

И здесь, вероятно, требовалось проделать нечто подобное. Наверняка ведь снимок был не простой, а с магией.

Сконцентрировавшись, я постарался мысленно погрузиться в пейзаж. И довольно быстро мне это удалось — здесь был облегчённый вариант для абитуриентов, как подсказала логика. Я различил оттенки — зелёный куст, рыжеватая кирпичная кладка и голубое небо. Ничего жёлтого, однако, по-прежнему не просматривалось.

Хотя…

Из-за куста выглядывал-таки лепесток подсолнуха, самый краешек.

Рефлекторно я шагнул в сторону, как будто мог заглянуть за куст.

И мне это удалось!

В картине появился объём, и подсолнух теперь был виден.

От такого открытия я слегка офигел и пару секунд простоял столбом, но затем опомнился:

— Подсолнух нашёл!

— А мы пока — нет, — улыбнулась дама едва заметно. — Покажите нам.

Она протянула мне тонкую указку с коническим наконечником из стекла.

Я повернул мольберт, чтобы экзаменаторы увидели фотографию в нужном ракурсе. Наконечник указки, коснувшись фотобумаги, наполнился жёлтым цветом, как лепесток подсолнуха. У меня на миг зарябило перед глазами — а когда эта рябь ушла, пейзаж на мольберте из чёрно-белого стал цветным.

Теперь он смотрелся предельно чётко, как из окна. Подсолнух молодцевато желтел.

— Очень хорошо, — одобрила дама, переглянувшись с коллегой. — Талант к рисованию не проявлен, но есть ярко выраженная способность к обнаружению переходов. Узкая специализация, высокий коэффициент. С факультетом всё очевидно.

— Да, леди Орния, — подтвердил младший препод. — Я зафиксирую.

Он перелистнул страницы гроссбуха и обратился ко мне:

— Уважаемый лорд-наследник, по результатам приёмных испытаний вы зачисляетесь на Факультет Следопытов. Готовы ли вы приступить к учёбе?

— Готов, — сказал я.

— Обращаем ваше внимание, что базовая программа рассчитана на три года. Плату за обучение вы можете внести либо сразу, либо частями. Но взнос за первый год в размере двадцати тысяч франков должен быть уплачен сегодня, до окончания рабочего дня.

— Спасибо, я в курсе. Деньги внесу.

У меня при себе был чек, подписанный дедом. Тот смог наскрести лишь на год учёбы, но я рассчитывал, что на остальное заработаю сам.

— В таком случае, лорд-наследник, распишитесь, пожалуйста.

Моё имя и титул он уже внёс аккуратным почерком. Столбец для коротких подписей был косо заштрихован в три цвета (красный, жёлтый и синий), но без излишней яркости, чтобы на этом фоне не потерялись чернила.

Я черкнул закорючку, и голова на миг закружилась. Мне показалось, что пространство вокруг на эту секунду выцвело, а все контуры стали преувеличенно резкими, но зрение быстро вернулось в норму.

— Поздравляю с поступлением, лорд-наследник, — сказала дама. — Вы также получаете право на проживание в кампусе. Большинство студентов, включая лордов, предпочитают именно такой вариант. Конкретные вопросы вы можете обсудить с заведующей жилфондом, она сейчас где-то на территории.

— Вот список учебников для вашего факультета, — добавил молодой, вручив мне бумажку. — Рядом с Академией есть книжная лавка, мы с ней сотрудничаем. Там вы найдёте всё необходимое. Мы обязаны также довести до вашего сведения, что дуэли на территории допускаются лишь с ведома ректора, с соблюдением установленных правил и с обязательным предуведомлением — не менее, чем за шесть часов. Нарушение этого распорядка чревато жёсткими санкциями, вплоть до исключения.

— Спасибо, учту. Если ко мне больше нет вопросов, то я пошёл тогда?

— Да, устраивайтесь, — подтвердила дама. — Увидимся на занятиях.

Я вышел из здания через заднюю дверь, в студенческий городок. Точнее, в посёлок — зданий там было совсем немного, по пальцам можно пересчитать. Зато наконец-таки начали попадаться студенты.

Первый же встречный — пацан без перстня — растолковал, где отыскать комендантшу местной общаги. Ткнул пальцем в одноэтажный кирпичный домик, стоявший среди кустов, и предупредил, что тётку лучше не злить.

Решив не откладывать, я постучался в домик.

Почему-то я ожидал увидеть пожилую мегеру, но мне открыла бабёнка лет двадцати восьми — крутобёдрая, рослая, с простоватым лицом, зато с внушительным бюстом. На ней было ситцевое платье в горошек и шерстяная кофта.

— Доброе утро, — сказал я.

— Нет, не могу, — заявила она категорически. — Других нету. А этот — всё. Хоть