— Посмотрим, — сказала она, вздохнув. — Посмотрим. Место тут и вправду заколдованное. Говорили мне, дуре старой, не соваться сюда. Может, и правда, девка справится. А если и нет, то хоть посмотрим, во что она вляпается. Давно тут такого развлечения не было.

Кузьма хмыкнул в знак согласия.

— Ладно, — сказал он, — помогу. Только ты это… с коровой своей поосторожнее. А то, чего доброго, она меня с ума сведет или проклятье какое нашлет, а мне ещё железо ковать надо.

Я улыбнулась, чувствуя, как нарастает надежда. Кажется, лед тронулся, господа присяжные заседатели, или как там говорил Остап Бендер. Главное теперь никого не спугнуть.

Глава 5

Солнце, пробиваясь сквозь щели в покосившихся досках, рисовало в коровнике причудливые золотые узоры, играя с клубами пара от теплого коровьего дыхания. Еще недавно здесь царила сырость, мрак и безнадега, а теперь… почти дворец. По крайней мере, по коровьим меркам. Запах плесени, въевшийся, казалось, в сами доски, уступил место свежему, едва уловимо сладкому аромату сосновой смолы и душистых трав. Дыры в крыше, сквозь которые во время дождя лило как из ведра, оставив после себя грязные лужи, теперь надежно залатаны — спасибо Кузьме и его золотым рукам.

Внутри стало тепло и уютно, настоящий коровий рай, особенно если вспомнить, в какой жуткой антисанитарии они обитали раньше. Смотрела на Буренку и остальных моих пеструх, лениво пережевывающих сено в новых, просторных стойлах, и по телу разливалось дивное, незнакомое доселе чувство… гордость? Да, гордость, пожалуй, самое подходящее слово. И еще удовлетворение. За то, что смогла, не сломалась.

Труд, конечно, был адский, не спорю. С утра до ночи, в любую погоду — то с травой, то с сеном, то с навозом. Руки гудели, спина не разгибалась, а о комфорте я уже забыла, словно и не знала такого диковинного слова. Но оно того стоило. С помощью Агафьи, той самой зеленоглазой травницы и по совместительству жены кузнеца Кузьмы, я научилась различать полезные для скотины травы от ядовитых, как свои пять пальцев. И довольно быстро вылечила Буренке ее резь в боку. Ох, и вредная же она была во время лечения. Вырывалась, брыкалась, едва не затоптала меня своими копытами. Но, как ни странно, после выздоровления стала заметно спокойнее, даже немного ласковее. Правда, только когда ей что-то нужно.

С Кузьмой и Степаном мы целыми днями возились с коровником. Кузьма оказался мастером на все руки — не только кузнец от бога, но и плотник знатный. Он с ворчанием, прибаутками и крепким словцом, то и дело срывавшимся с его обветренных губ, подлатал крышу, укрепил стены, даже двери новые сколотил, чтобы никакая лиса не пробралась к моим коровушкам. Степан, сперва ворчал, но когда понял, что я сдаваться не собираюсь, и намерена привести в порядок это место, даже начал поглядывать с уважением.

Сейчас коровы блаженно жевали сено, лениво помахивая хвостами, отгоняя назойливых мух, а щедрое солнце заливало коровник мягким, золотистым светом. Атмосфера была настолько идиллической и умиротворяющей, что почти не верилось, что это все происходит на самом деле, что это не сон. «Всё налаживается,» — подумала я с облегчением, прикрыв глаза от удовольствия. Но тут же в голове, словно назойливые мухи, заворочались другие, менее приятные мысли, отравляющие эту благостную картину.

Как я со всем этим расплачусь? Агафья и Кузьма, как оказалось, мои ближайшие соседи, если, конечно, можно считать соседством жизнь в километре друг от друга по разбитой проселочной дороге. Жили они на пригорке, у самой кромки дремучего леса, в маленьком, покосившемся домике, заросшем диким виноградом, словно сошедшем со страниц старой сказки. И Агафья, и Кузьма помогали мне от чистого сердца, не требуя ничего взамен.

— Потом как-нибудь рассчитаемся, — отмахивались они каждый раз, когда я заводила этот неприятный разговор о деньгах. Но я не могла так просто это оставить. Они вложили в меня и в мою ферму свои силы, время, знания, опыт, и я чувствовала себя обязанной отплатить им сполна, иначе просто не смогла бы спокойно смотреть им в глаза.

— Может, продать что-нибудь ненужное? — и я окинула взглядом ферму. Но как в мультфильме, про кота Матроскина и мальчика, которого все уважительно называли дядя Федор, сразу же в голове возник ответ на свой вопрос: «Чтобы продать что–нибудь ненужное, нужно сперва купить что–нибудь ненужное, а у нас денег на это нет.»

— А чаво это ты такая невеселая? — вдруг раздался знакомый, хриплый голос Буренки, заставив меня вздрогнуть и вынырнуть из пучины мрачных дум. — Опять думаешь о грустном?

— А о чем мне еще думать? — огрызнулась я, не в силах скрыть раздражение, прорвавшееся сквозь маску показного оптимизма. — Вам тут всем хорошо, проблем не знаете, забот никаких. А мне нужно думать о том, как прокормить вас всех, как рассчитаться с людьми, которые мне помогли… И, желательно, не продать почку на черном рынке, — последние слова я произнесла еле слышно. Сомневаюсь, что шутку про почку корова бы оценила.

— Эх, Алина, Алина, — вздохнула Буренка с укоризной. — Да чаво ты горюешь? Судьба — она ведь дама с характером, непредсказуемая, как корова на льду. Сегодня пусто, а завтра… глядь, и золотой дождь прольется прямо на твою бедную головушку.

— Ага, конечно, — скептически хмынула я, закатив глаза. — А может, завтра ночью коровник сгорит дотла и я останусь без ничего. Без денег и без коров.

— Ну, кака така пессимизьма? — возмутилась Буренка. Она усиленно учила новые слова, которые я порой употребляла и которые ей очень нравились. — Ты ж, небось, и не слышала никогда ничего про силу мысли. Думай о хорошем, верь в лучшее, и хорошее обязательно придет. Чудо, оно ведь рядом ходит, только надо суметь его разглядеть.

— Легко тебе говорить, — пробормотала я с горечью. — Ты же корова, а не инвестор. Тебе что дождь, что град — все едино, лишь бы травка зеленая была, а брюхо набито.

Я отвернулась от Буренки и, с тоской посмотрев на закатное небо, вышла из коровника, стараясь глотнуть свежего деревенского воздуха. Голова была забита навязчивыми мыслями о долгах, о деньгах, о шатком будущем моей фермы. Сердце, сдавило тревога,