— Покажите, что нужно делать, — сказала я, стараясь говорить спокойно и уверенно. Эта ферма, с полностью ручным трудом разительно отличалась от той механизированной, что была у меня в свое время. Ладно,видимо стоит позабыть о той своей ферме, и смирится, что здесь такого никогда не будет.

Степан, с явной неохотой, кивнул на ведро и присел на маленький одноногий стул для дойки. Движения у него были отработанными, механическими, но неаккуратными. Чувствовалось, что он делает это уже много лет, но без всякой любви и старания. Молоко, казалось, лилось куда попало — на пол, на стены, даже ему в лицо. Буренка стоически терпела это кощунство.

— Так нельзя, — заметила я, вытирая платком забрызганную щеку. — Нужно быть аккуратнее. И чище. Это же для еды.

Он лишь фыркнул в ответ, отвернувшись и сплюнув под ноги. — Больно надо… Ты еще корову доить не умеешь, а туда же, учить вздумала.

Но я настаивала. Объясняла, показывала, как нужно правильно держать вымя, как направлять струю молока, чтобы не проливалось мимо. И, к моему удивлению, старик, хоть и с ворчанием, брюзжа и бурча, начал прислушиваться к моим советам. Видимо, даже у самого закоренелого ворчуна срабатывает инстинкт самосохранения, и он понимает, что с хорошим помощником работать все-таки легче. К концу дойки у него уже довольно неплохо получалось. Мои же руки, правда, устали неимоверно, ныли, словно их выкручивали. Но зато в ведре плескалось душистое, парное молоко. Целое ведро.

— Столько накопилось… — пробормотала я, оглядывая заполненные до краев подойники. — А куда это все? Что вы с ним делаете?

— Да что с ним делать, — пожал плечами Степан, махнув рукой в сторону кустов. — Выливаем. Кому оно тут нужно? В деревне своей коровы у каждого, а в город возить — не на чем, да и себе дороже. К тому же, оно быстро киснет.

Мое сердце сжалось от этой бессмысленной расточительности. Нельзя так. Нельзя позволить этому добру пропадать. Это же настоящее кощунство.

— Это безумие, — воскликнула я, не в силах сдержать возмущения. — Из молока можно делать масло, сыр, творог… Много чего. Нужно что-то придумать. Нельзя просто так выливать.

В этот момент во мне вспыхнул тот самый огонь, который заставил меня в свое время заняться фермерством. Азарт, огонь решимости, желание изменить, улучшить, привести все в божеский вид. Желание доказать себе и всем остальным, что я чего-то стою.

— Сначала нужно осмотреть все владения, — заявила я, сбрасывая с себя остатки сна и усталости. — Оценить масштаб бедствия. Потом решим, что делать с молоком. И вообще, нужно составить план действий. Без плана тут делать нечего.

Оставив Степана возиться с коровами, я отправилась осматривать ферму. Поначалу я даже не подозревала, насколько все плохо. Но чем дальше я шла, тем больше понимала, что передо мной не просто разруха, а самая настоящая, полномасштабная катастрофа. Поля, когда-то плодородные, сейчас заросли бурьяном и сорняками, выше человеческого роста. Сад одичал, деревья стояли, скрюченные, словно старые калеки, заросшие мхом и лишайником. Заброшенные постройки зияли пустыми глазницами окон, словно беззубый рот. Крыши прогнили, грозя в любой момент обрушиться. Заборы покосились, словно пьяные, и держались, кажется, только на честном слове. Инструменты валялись в грязи, сломанные и ржавые, покрытые слоем пыли и грязи. Все дышало запустением, унынием и безнадежностью. Казалось, что здесь давным-давно умерло все живое.

Осмотрев фермерский дом, я не почувствовала ничего, кроме глубокого разочарования. Старенький, обветшалый, он требовал не просто ремонта, а полной перестройки. Обшарпанные стены, покосившиеся полы, плесень по углам, источающая затхлый запах сырости. В полумраке царила гнетущая атмосфера заброшенности. Мебель старая, сломанная, покрытая толстым слоем пыли. Казалось, что здесь никто не жил уже много лет.

Внутри дома царил хаос, а запустение бросалось в глаза. Старая печь, когда-то согревающая дом, сейчас требовала немедленной починки. Отсыревшие стены покрылись густой плесенью, а запах старости и тлена пропитал каждый уголок этого проклятого места.

Несмотря на усталость, и даже отчаяние, я зашла в дом, вооружилась тряпками и старым ведром, чтобы привести его в порядок, отмыла, выскребла и вычистила все, что только было возможно. Конечно, до идеала было еще очень далеко, но хоть какой-то порядок внести удалось.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотистые тона, когда я закончила обход. В голове шумело от усталости, ноги гудели, а спина ныла. Но в душе появилось какое-то странное, противоречивое чувство — смесь ужаса от масштабов разрухи и воодушевления от предстоящей работы. Как будто передо мной стояла не непосильная задача, а увлекательный квест.

На обратном пути, к покосившимся воротам фермы, за которыми начиналась узкая проселочная дорога, мне повстречались первые местные жители. Невысокий, коренастый мужчина с сильными руками и закопченным лицом — явно кузнец. Мускулы перекатывались на руках, словно камни, а взгляд был тяжелым и оценивающим. И худенькая женщина с копной рыжих волос, заплетенных в толстую косу, и лукошком, полным трав — скорее всего, местная травница. Она казалась старше кузнеца, хотя, возможно, это только из-за морщинок, которые густой сетью покрывали ее лицо. Глаза у нее были проницательные, зеленые, словно два изумруда, и смотрели прямо в душу. Они остановились, рассматривая меня с откровенным подозрением, словно оценивая, насколько я опасна для их маленького мирка.

— Новенькая, что ли? — хмуро спросил кузнец, смерив меня оценивающим взглядом с головы до ног. В его голосе звучало не дружелюбие, а скорее вызов. Явно я не первая, кто появлялись на этой ферме и не справившись сбегали. Вот тебе и наследство. Не удивлюсь, что попала в какую-то аферу, которую провернул местный маг-нотариус, преследующий свои интересы.

— А чего ей тут делать? — скривилась травница, презрительно поджав губы. — Разве что, еще больше бед накликать. И так места тут проклятые.

Я сглотнула ком в горле, стараясь не показывать своего волнения. Нужно было произвести хорошее впечатление. От этих людей зависело многое. Без их помощи мне здесь не выжить.

— Я — Алина, — представилась я, стараясь говорить дружелюбно и открыто. — Новая хозяйка фермы. Хочу наладить здесь жизнь.

— Хозяйка? — усмехнулся кузнец, скептически приподняв бровь. — Да тут и налаживать-то нечего. Все давно сгнило. Заброшенное место.

— Не говори так, Кузьма, — одернула его травница, бросив на него недовольный взгляд. — Может, у девки и получится чего.