— Тогда я приготовлю одеяла, — ответил мужчина. — И принесу еду, — его глаза выражали сочувствие и понимание.

Я быстро поела, стараясь не привлекать к себе внимания той самой компании, которая продолжила напиваться. А когда закончила с едой, то поспешила на конюшню, провожаемая стариком, который нес пару шерстяных одеял.

В конюшне пахло теплым сеном, лошадиным потом и еще чем-то терпким и землистым. В полумраке я поблагодарила старика и сказала, что дальше справлюсь уже сама.

Тело ныло от усталости, а голова гудела от пережитого.

Я не успела еще расстелить принесенные помощником трактирщика одеяла, как дверь тихонько скрипнула, нарушая тишину конюшни. В полумраке я увидела смутный силуэт. Тот самый незнакомец в плаще. Мое сердце забилось быстрее, а по спине пробежали мурашки.

— Я… я хотела поблагодарить вас, — пробормотала я, чувствуя, как легкое смущение окрашивает мои щеки. — За то, что заступились за меня.

Он молчал, не двигаясь с места. Я не видела его лица, но чувствовала на себе его взгляд, проникающий сквозь полумрак. В воздухе повисла напряженная тишина, словно перед грозой. Затем он сделал несколько шагов ко мне, и в следующую секунду его губы коснулись моих.

Это было неожиданно и дерзко. Я отшатнулась, словно меня ударили током, чувствуя, как гнев, уже было утихший, вспыхивает во мне с новой силой. Недолго думая, поддавшись импульсу, я влепила ему звонкую пощечину.

Он отступил, а я замерла, ожидая реакции. Если он захочет, он меня одной левой прихлопнет, а потом смахнет то, что осталось, словно я пыль.

— Простите, — пробормотал он, словно очнувшись. — Я… я неправильно вас понял. Думал, вы хотели меня отблагодарить.

— Хотела, — кивнула я, поежившись. Все же не очень комфортно разговаривать с человек, лица которого ты толком не видишь. — Но хотела поблагодарить словами.

"А не тем, что ты там себе придумал", — хотела добавить, но не стала. Нечего нарываться еще сильнее, чем я и так влипла.

— Да я же сказал, не так вас понял, — затем он развернулся и вышел из конюшни, оставив меня одну в недоумении и ярости.

Я села, прижав руку к пылающей щеке. Как он мог так подумать? Неужели он решил, что я готова отблагодарить его за защиту таким образом? В груди клокотали обида и гнев.

Запястье нещадно ныло. Наверное, я ушибла его, когда дала ему пощечину. Нужно было сдерживаться, но как можно было оставаться спокойной после всего этого? Я попыталась рассмотреть руку в полумраке, но ничего не увидела. Решила отложить это до утра.

Но сон не шел. Я ворочалась, чувствуя, как злость, обида и какое-то странное, необъяснимое любопытство переполняют меня. Кто он? Почему он так поступил? Почему его голос заставил тех грубиянов замолчать? И почему у меня так болит запястье? Я забралась между тюками с сеном и, расстелив одеяла, легла. Закрыла глаза, пытаясь отогнать навязчивые мысли, но образ незнакомца в плаще преследовал меня, смешиваясь с запахом сена и лошадей. В голове крутилась лишь одна мысль: "Кто ты, мой странный спаситель?"

Усталость сковала меня невидимыми цепями, пригвоздив к грубой соломе конюшни, несмотря на бурю переживаний и мрачных мыслей, терзавших мой разум, я провалилась в беспокойный сон, словно в омут, и проспала до самого обеда. Пробуждение же было резким и болезненным — яркий, наглый солнечный свет безжалостно пробивался сквозь щели в ветхих стенах, ослепляя и обжигая. Тело ныло от неудобного ложа, каждый мускул протестовал против вчерашней тряски и пережитого страха. Голова же была тяжелой, словно налита свинцом, и в ней гулко отдавался каждый удар сердца. Но, как ни странно, сон, хоть и тревожный, немного примирил меня с унылой действительностью. Я решила, что нельзя позволять вчерашним событиям тянуть меня на дно. Нужно было двигаться дальше, к своей цели, какой бы туманной и далекой она ни казалась.

Бросив взгляд на левую руку, я поморщилась. Снова рука болела, напоминая о себе. Осмотрев ее, я не обнаружила ничего критичного. Лишь багровый след от грубого захвата пьяного увальня, что бесцеремонно предложил мне разделить с ним ночь. "Само пройдет", — успокоила я себя, хотя где-то в глубине души затаился неприятный холодок. Я сейчас не в том положении, чтобы обращаться к местным коновалам, да и вряд ли они смогут предложить что-то лучше, чем припарки из подорожника.

В таверне было на удивление тихо и спокойно — гораздо меньше народу, чем вчера. К счастью, подвыпившая компания, отравившая мне вечер, бесследно исчезла. Я с облегчением выдохнула и заказала себе плотный обед, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Трактирщик, словно избегая зрительного контакта, молча поставил передо мной дымящуюся миску с густой овсяной кашей и щедрый ломоть свежего, еще теплого хлеба. Старик-помощник тоже не проронил ни слова, лишь скользнул по мне быстрым оценивающим взглядом. Покончив с едой, я расплатилась и поспешила покинуть это негостеприимное место, чувствуя себя здесь чужой и нежеланной.

Моя верная Леди радостно заржала, увидев меня, и я, ощутив слабый укол вины за то, что оставила ее на столь долгое время без присмотра, направилась прочь от таверны, поблагодарив молчаливого старика, который ловко оседлал мне кобылу. На душе было немного тревожно, словно предчувствие беды, но я упорно старалась гнать прочь мрачные мысли. Впереди меня ждала неизвестность, полная опасностей и неожиданностей, и я должна была быть готова ко всему. Проехав всего несколько километров, я почувствовала, как ноет запястье, словно напоминая о вчерашнем происшествии. Остановившись у прохладного ручья, весело журчащего среди камней, я смочила обожженную болью руку холодной водой и внимательно осмотрела ее. На месте, где грубиян схватил меня, синяк стал еще темнее. " Надеюсь, он мне ее не сломал", — подумала я, стараясь не поддаваться панике, и продолжила свой путь, натянув поводья.

Не успела я отъехать далеко, как услышала позади себя топот копыт. Сердце тревожно екнуло. Обернувшись, я увидела, что меня догоняет всадник. Кровь застыла в жилах от нехорошего предчувствия. Это был тот самый незнакомец в темном плаще, чей образ никак не желал покидать мою память. Он подъехал ко мне и остановился, сохраняя дистанцию и не говоря ни слова. Его лицо по-прежнему скрывала непроницаемая тень капюшона, но я кожей чувствовала на себе его пристальный прожигающий взгляд. Меня охватила необъяснимая тревога, смешанная с робким любопытством.

— Простите меня за вчерашнее, —