немало дел. Я с радостью еще побеседую с вами. Правда, — она помолчала. — Уж простите, но о Великом древе я предпочту не говорить. И не пытайтесь отыскать сами книги в библиотеке — в открытом доступе их нет. Да и книг, сведенных воедино, как таковых, нет. А старые свитки хранятся особо. 
— Простите, что задержала, — Фиона склонила голову. — Злоупотребила вашей добротой… и благодарю за то, что объяснили всё. Еще минута! А эти снадобья… они ведь в списках запрещенных, верно?
 — Вы догадливы, — настоятельница кивнула. — Разумеется, никто не хранит рецепты там, где их может отыскать всякий желающий. Распространять сведения о них и готовить такие снадобья на территории Манора запрещено. И на территории ряда сопредельных стран тоже.
 С этим она вышла, оставив пациентку в одиночестве.
 Фиона задула свечу, улеглась. В голове гудело. Подумать только — она, сидя под замком, была в шаге от свободы! Ну, как в шаге. Требовалось всего-навсего не пить четыре-пять дней. Да иметь достаточное везение, чтоб на глубине нескольких этажей под землю отыскать потом хоть какой-нибудь корешок.
 Впрочем, к тому времени у Милна уже была сломана нога. Так что ему бы это мало чем помогло. Да и не выдержал бы он, раненый, после пыток и избиений, нескольких дней без воды.
 * * *
 Настоятельница оказалась права. В библиотеке Фиона не нашла сведений ни о Великом древе, ни о запрещенных средствах и снадобьях. Интересно, под каким соусом преподают защиту от этих средств монахиням-целительницам!
 Хотя — они ведь монахини. Дававшие обет служения…
 Вспомнился рассказ Агнес о том, что одним из агентов вражеской разведки оказался не последний чин из столичного храма. Мало на что влияет обет служения.
 Впрочем, это не ее дело… но жаль, что среди доступного чтения не нашлось того, что ее по-настоящему интересовало. И мать-настоятельница словно почуяла на расстоянии, как разочарована пациентка. На исходе третьего дня она сама пришла в келью, выделенную Фионе. Та уже собиралась укладываться — она вообще ложилась непривычно рано. Все еще ощущала себя не слишком бодрой. Матушка подтянула к изголовью кровати табурет и уселась с таинственной улыбкой.
 — Мне показалось, вы слегка растеряны, милая, — начала она без предисловий. — И не можете выбрать себе чтение по душе в нашей библиотеке.
 Фиона замялась — она-то прекрасно поняла, что кроется за вопросом! Едва ли для настоятельницы составило тайну — что она пыталась разыскать на самом деле.
 Она приподнялась на подушках, замямлила, силясь отыскать объяснение. Сама себе удивилась — ну, сошлись на рассеянность, на низкий тонус! В конце концов, именно этот диагноз поставили ей. Однако присутствие настоятельницы странным образом влияло на нее. Словно она подспудно понимала — эта немало пожившая женщина видит ее насквозь. Хитрить и придумывать бесполезно, нечего и силы тратить.
 — Я думаю, нет в этом ничего удивительного, — продолжила, как ни в чем не бывало мать-настоятельница. — Наша библиотека — одна из обширнейших в столице! Возможно, она не уступает даже королевской.
 — Матушка, вы решили сами отыскать мне оправдание? — не удержалась Фиона.
 — Нет, милая моя, — та покачала головой и улыбнулась еще шире. — Я решила дать вам пищу для ума, что станет для вас по-настоящему питательной.
 — Это интересно, — ей и впрямь сделалось любопытно.
 — Вижу, вы оживились. И не зря. Я не сторонница запретов и угроз. Зато я точно знаю, что за пробел имеется в вашем образовании. И что окажется полезным для развития вашего дара. Вы знали, что дар мага-садовника может сослужить службу и как дар лекаря? Не в полной мере, само собой — с настоящим целителем вам не сравниться. Но помочь себе или еще кому-нибудь при необходимости вы сумеете.
 — Дар мага-садовника можно заставить лечить? — переспросила Фиона.
 — Между растением и живой тканью куда меньше различий, чем можно подумать на первый взгляд. И то, и то — живое. А дар мага-садовника — управлять тем, что живо. Я принесла вам пару книг, — она жестом фокусника подняла руку с парой книг и сложила их на столик у изголовья. Смешно — до этого момента Фиона и внимания не обратила, что она что-то принесла!
 — О, благодарю вас, — пролепетала она, растерянная.
 — Не стоит. Вы — деятельная натура. Даже теперь, в вашем нынешнем состоянии. Я уверена, что знания, что вы почерпнете из этих книг, вам сумеют пригодиться. Это — лишь основы. Если пожелаете — в дальнейшем сможете посещать нашу библиотеку беспрепятственно. И даже пройти обучение у сестер-целительниц. Не все из них обладают магическим даром. А лекарские навыки может освоить любой человек.
 — Я благодарю вас, — повторила Фиона более искренне.
 Настоятельница улыбнулась напоследок и выскользнула из кельи, прикрыв дверь. И оставив пациентку в раздумьях.
 Похоже, она попросту боялась, что избыточно деятельная пациентка так-таки надумает ускользнуть из-под надзора, едва начнет чувствовать себя лучше. Вот и забросила наживку — новые знания, навыки. Подобрала книги, предложила обучение в обители. И предлог хороший, чтоб ей задержаться подольше!
 Фиона негромко рассмеялась. Ну, матушка-настоятельница, лиса хитрющая! Хотя она сама сказала — не любит угрожать и удерживать кого-то силой.
 Выходит, долго маркизу еще колупаться в Филаре. Быть может, не хочет огласки накануне войны? Точнее даже, на фоне фактически начатой войны. Да, пока это лишь участившиеся стычки на границах… но лишние скандалы могут скверно сказаться на внутренних делах Манора. Потому Кессель и не торопится устраивать погром в логове фанатиков, устроенном совсем рядом с городом.
 Сколько же времени это займет? И как там Милн.
 Воспоминание о невольном товарище по несчастью царапнуло. Фиону не отпускало ощущение, что на его месте должна была быть она. Нелепая, иррациональная мысль! Но как ее ни заталкивай в дальний угол разума — она то и дело всплывала.
 Чтобы прогнать ее, Фиона потянулась к столу, взяла в руки одну из книг.
 «Общность и различия в строении человеческих, животных, рыбьих и растительных тканей» мастера Беккера.
 Открыла титульный лист. Издано почти восемьдесят лет назад, в Саарской области Гельвеции. И примечание имеется. О том, что издание — посмертное, увидела книга свет спустя добрую четверть века со смерти своего автора… в застенках, в одиночной камере дома скорби. Где провел он в цепях, в одиночестве больше полдесятка лет. И умер глубоким старцем, истощенным, слепым и немощным, в возрасте пятидесяти трех лет. Заключен он был под стражу на