Они работали размеренно. Разговаривали неторопливо.

Руби и Гефест — чужие и дикие. Из грязного прошлого. Их потрёпанная одежда, оружие… Сам вид Гефеста — всё это вызывало у прохожих не страх или удивление, а лёгкое, вежливое любопытство. Они экспонаты в музее.

— Что за чертовщина? — прошептала Руби, её пальцы нервно барабанили по рукояти ножа за поясом. — На том холме было поле, а не лес? Или… они его вырастили?

Они зашли в кафе с вывеской «Сладкая шестерёнка». Внутри пахло ванилью и кофе. На прилавке аккуратной пирамидкой лежали кексы, украшенные крошечными съедобными шестерёнками из цветной глазури. Бариста-Железноликий с нарисованной краской улыбкой предложил им «моккачино с экстрактом гвоздики».

Руби лишь брезгливо покачала головой. Её взгляд упал на сидящую у окна пожилую женщину. Она пила чай из фарфоровой чашки, её пальцы, покрытые старческими пятнами, были сложены вокруг неё с неестественной грацией.

Ледяной ком сжал желудок Руби.

— Ильза?..

Старуха подняла на них взгляд. Её глаза были теми же.

— Хотите присоединиться? Чай — вкуснятина.

— Ильза, ты помнишь меня? — Гефест шагнул вперёд, не веря. — Ты… как? Ликвидаторы… они же…

— Оооо! Те консервные банки? — Ильза сделала глоток, и её голос звучал безмятежно. — Я уже о них и не вспоминаю. Наш Благодетель всё исправил.

Руби отшатнулась, будто от удара. Это ловушка? Лабиринт, где у всех стёрли память? Вырезали душу?

Они вышли на улицу.

День клонился к вечеру. Но с наступлением сумерек город не затихал.

Зажигались фонари тёплого света. Они не рассеивали мрак, а лишь подсвечивали его. Движения людей стали ещё более плавными, почти замедленными.

Они заселились в гостиницу «Предпоследнее пристанище». Комнаты были чисты. Кровати заправлены.

На тумбочке лежала конфета в виде крошечного паровозика. Руби швырнула её в стену.

— Что это? — прошептала она, глядя в чистое окно на идеально ужасный город. — Я схожу с ума? Что это за жизнь?

Из окна Гефест заметил странную картину. С наступлением сумерек по идеальным улицам, одна за одной, стали появляться тени.

Жители города, днём такие улыбчивые и плавные, теперь шли поодиночке. Они двигались в одном направлении — к окраине, на север.

Их походка была сомнамбулической.

Их глаза смотрели в никуда.

— Вот наш проводник, — мрачно проскрипел Гефест, наблюдая, как мимо проходит молодая женщина с абсолютно отсутствующим взглядом. — Идём за ними.

Их молчаливое преследование прервал голос, прозвучавший из аллеи. Он был маслянисто-спокойным и не терпящим возражений.

На их пути — человек.

Его одежда была безупречна, пальцы унизаны перстнями, а лицо заплыло от самодовольства.

Это был инквизитор.

Империя уже здесь?

Руби обменялась с Гефестом мгновенным взглядом. Но лицо инквизитора не выражало угрозы, лишь скучающую надменность.

— Не местные? — лениво процедил он. — Документики!

— Тебе-то какое дело? Имперская шавка? — огрызнулась Руби.

Инквизитор покраснел как паяльник!

— Кайся, блудница! Я здесь — личный представитель Лорда-Конструктора! Я есть его десница!

— Почему же твой лорд сам не приполз? — ядовито осведомилась Руби. — Страшно?

— Он не опустится до вашего уровня!

— А ты вот опустился, — Руби оскалила клык в ухмылке. — Не обращай на него внимание, Гефестик! У него заниженная самооценка!

Не дожидаясь ответа, они ускорили шаг, растворяясь в сгущающейся темноте, оставив инквизитора багроветь от бессильной, клокочущей ярости посреди пустой улицы.

Ночь опустилась на город, и он затих.

Глухо.

Они шли по пустынным улицам, и их шаги гулко отдавались в каменных ущельях домов.

Они вышли за пределы города.

Потом через спящий лес, где корни вековых дубов сплетались в подземные капканы, невидимые в темноте.

Их проводники один за одним исчезали в густой темноте болотной чащи.

Руби в темноте споткнулась о скользкий корень, ледяная вода залилась в сапог.

Мёртвого место открылось внезапно. Посреди стояло огромное, угрюмое сооружение из чёрного металла и стекла — ангар. Вокруг кривые сосны-скелеты.

Рядом в кучу свалены венки из болотных цветов, их лепестки почернели от времени.

От ангара вела толстая паровая магистраль, уходящая под землю — словно пуповина, соединяющая его с городом.

Дверь в ангар была не заперта. Она с тихим шипением отъехала в сторону, выпустив наружу волну странного воздуха — пахнущего озоном и формальдегидом.

Внутри было почти темно. Лишь в центре, под куполом из стеклянных трубок и медных спиралей, пылало голубоватое сияние.

И они увидели Его.

Улисс стоял спиной к ним, склонившись над своим творением.

Он был одет в простую рабочую робу, но от него исходила такая концентрация власти и безумия, что было страшно.

Его машина… она была прекрасна и чудовищна. Гигантская стеклянная утроба, заполненная пульсирующей жидкостью. Внутри плавали, подвешенные на проводах и трубках, бледные, неясные формы — кричащие в беззвучии прообразы тел.

По периметру ангара, в нишах, стояли люди.

Те самые жители города.

Неподвижные, как статуи.

Их глаза были открыты.

Они дышали, но не жили.

Улисс что-то бормотал, стуча по клавишам из слоновой кости и чёрного дерева.

— …нейронные связи стабильны… синтез плоти на уровне девяносто семь процентов… имплантировать ядро памяти… нужно больше …

Он обернулся. Его лицо было измождённым, осунувшимся. Глаза… глаза горели фанатичным, нечеловеческим светом. В них не было узнавания. Только одержимость.

— А, — произнёс он, и его голос звучал эхом в огромном помещении. — Новые гости. Не волнуйтесь. Скоро и для вас найдётся место в Хоре. Для всех найдётся место. Здесь больше никто не умрёт. Никогда.

Руби застыла, глядя на эту адскую лабораторию, на эти пустые оболочки людей, на безумного творца в её центре. И на огромную машину, в которой угадывались контуры то ли человека, то ли ангела, то ли монстра.

Глава 37. Время пришло

Воздух в ангаре загустел до состояния железа. Он вибрировал от низкого гудения Машины, звука, который был слышен не ушами, а костями. Голубоватое сияние из её сердца било в глаза, слепящее, холодное, безжизненное.

Это сияние питалось из знакомого Руби и Гефесту баллона с эфиром, который Улисс, не дрогнув, выкрал из груди своего бывшего друга. Теперь он мерцал в сердцевине кошмарного аппарата, и с каждым импульсом его свет становился всё ярче, а гул — всё громче, угрожая разорвать саму ткань реальности.

— Почти… почти… — бормотал Улисс, его пальцы