— Понятное дело! Но раз уж я здесь, то как ему передать?

— Так и передайте, — говорит Роберт со всей возможной твердостью. Слово в слово.

— Господи, да вы не волнуйтесь! — восклицает господин Фираго, — Не хотите — не надо. Конечно, так и передам. Слово в слово. Что вы, в самом деле, Роберт Валентинович! Даже с лица спали, ей-богу. Работайте себе спокойно, мы не спешим. Никто вас не торопит. Главное, лишь бы дело делалось.

Роберт не отвечает и господин Фираго снова делается папаней, озабоченным и слегка дураковатым, прощается, суетится фарфоровым личиком.

Роберт, держа каменное лицо, провожает его в прихожую, подаёт пальто, шарф, шляпу. Кейс. Господин Фираго пыхтя упаковывается, спрашивает озабоченно:

— Значит, вы полагаете, он меня еще вызовет?

Прощаются у решетки.

— Очень на вас рассчитываю, Роберт Валентинович, по моему делу. Если будет малейшая возможность, попытайтесь его подвигнуть, так сказать… Мальчик не расстается со скрипочкой.

Роберт кивает. Ему очень хочется что-нибудь сказать напоследок:

«Подите прочь! Какое дело поэту мирному до вас?»

Но это абсолютно не соответствует ситуации. Поэтому он не говорит ничего. Сволочьё. А чего ты, собственно, от них ожидаешь? Что оно все само собой потихонечку изноет и рассосется? Нет, миленок: рупь — вход, четвертной выход. Но ведь я и рубля вам не платил, вы меня бесплатно к себе запустили. Професс-сионалы…

СЦЕНА 24/5

Пусть начальство вызывает

Он вынимает из папки последнюю страницу и перечитывает примечания Сэнсея. Четыре пункта. Хотя нет, строго говоря, три.

1. Иногда его схватывает позыв на низ и он все бросает и мчится в сортир.

2. Когда питается, весь подбородок замаслен.

3. Халат никогда у него не стирается и попахивает козлом.

4. Еще что-нибудь. Подумайте!

Думает. Но ничего новенького так и не придумывает. Противно.

Не забывайте, что Ваше умение «помнить все без исключения» должно быть им хорошо известно. Поэтому обратите внимание на Ваши неудачные выражения типа «если не ошибаюсь», «не помню точно, кто», которые в свете названного факта выглядят для внимательного читателя странновато и малоестественно.

Потом еще полуабзац, перечеркнутый крест-накрест, но разобрать текст можно без особого труда:

Не надо так много об обстоятельствах личной жизни. Это бесполезно.

А ниже приписано:

А впрочем, пишите, как хотите.

«Зачем-то ему это надо! Никакого представления не имею, зачем. А вот мне бы надо было сразу же отказаться. Наотрез. Без размышлений. Нет — и все разговоры. Что бы они мне сделали? За границу бы не выпустили? Так я туда и не рвусь, мне и здесь неплохо. Плевать я на вас хотел. Не прежние времена на дворе… Но порядки старые» — думает он с горечью.

«Новый год, порядки старые, холодной проволокой ржавою наш лагерь окружен, кругом глядят на нас глаза легавые, и сталь холодная блестит со всех сторон…»

«Ну-ну-ну, — говорит он себе, — Не до такой же степени, все-таки… Правильно, не до такой. Не смертельно, но зато тошнит. Меня. А его? Неужели же его не тошнит?»

Он поднимается и ступая осторожно, чтобы не скрипеть и не шуршать, проходит по коридору. Спальня: дверь настежь, форточки настежь, шторы опущены, тихо, пусто. Гостиная: дверь настежь, тихо, темно, торшер выключен. Сам лежит на диване в любимой позе: газета поперек живота, горбатый длинный нос уставлен в потолок, один тапочек свалился на ковер. Спит? Глаза закрыты.

— Что-то случилось? — тут же спрашивает Сэнсей.

Глаза у него, оказывается, наоборот, вполне открыты, просто смотрят с прищуром, но очень внимательно и с интересом.

— Они опять на меня вышли, — говорит Роберт.

— Господин Фираго?

— Да. Спрашивал, как идет работа над рукописью.

— То-то он меня доставал, как умел. Я еще подумал, что за осел нам попался, прости Господи. А он просто хотел, чтобы я выкатился побыстрее… И что вы ему сказали?

— Сказал, что не буду с ним разговаривать. Пусть начальство вызывает.

СЦЕНА 23/6

— А что это вы с ним так сурово, Робин?

— А как было надо?

— Ну не знаю… Удовлетворили бы законное любопытство сотрудника ФСБ.

— Затошнило меня, Сэнсей, вот и все.

— Работа у них такая. Сволочная. Но интересная! Скажете, нет?

— Не знаю, — говорит Роберт, — И знать не хочу. Меня от них тошнит.

— Нормальная реакция нормального человека, — говорит Сэнсей с одобрением, — Вы абсолютно здоровый и нормальный человек, Робин. С чем я вас и поздравляю.

— То есть вы по-прежнему настаиваете, чтобы я…

— Настаиваю, Робин. Самым решительным образом. Это пойдет на пользу силам мира и прогресса. Вы уж мне поверьте.

Сюжет 25. Генеральская рожа исчезла

СЦЕНА 25/1

Всё вредно

— Что у нас сегодня на обед? — спрашивает Сэнсей.

— А что бы вы хотели?

— Рыбный суп. И бутерброды из черного хлеба с аджикой.

Роберт не удерживается и расплывается в улыбке:

— Жутко вредно!

— А наплевать. Все вредно. Поправьте меня, если я ошибаюсь: «Всё что есть приятного в жизни…»

— «Всё что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо незаконно, либо ведет к ожирению». Первый постулат Пардо. Ладно, убедили. Будет вам рыбный суп с черным хлебом с аджикой.

— С хлебом с маслом и с аджикой!

Сэнсей удовлетворенно вздыхает, снова ложится навзничь и складывает ладони на груди.

— Замечательно, — говорит он, — Тогда я еще погоризонталю. После обеда сон — серебро, а до обеда — золото!

СЦЕНА 25/2

Зачищение подпространства души

Роберт не спорит. Он возвращается к себе на рабочее место и сейчас же звонят в дверь. Оказывается, пожаловал Вадим Христофоров в своей штопаной серой штормовке и кепчонке своей кожаной.

— Я — к Сэнсею, — объявляет он прямо с порога в ответ на изумленно-неприветливый взгляд Роберта.

— Сэнсей занят.

Он словно ждёт этого.

— Ну я тогда просто с тобой посижу. Можно? Или ты тоже занят?

В прихожей он велит ему раздеться, повесить штормовку на плечики, велит кеды отсырелые снять и надеть гостевые тапочки, заводит в туалетную, даёт полотенце — вытереть морду. Вадим подчиняется и Роберт думает что давно уже не видел такого Вадима: тихого, покорного, послушного. Видимо вчерашнее «очищение подпространства души» делает свое светлое