— Но с другой стороны, — возражает он немедленно, — Даже чашка риса или чая должна браться в руки должным образом, без малейшей неряшливости и с сохранением бдительности.

Богдан усмехается и преподносит опекуемому свое любимое:

— Не нужно быть все время настороже, — говорит он, — Нужно просто считать, что ты УЖЕ мертв.

— Это правило не для нас, — говорит Вова как бы обидевшись, — Это для них.

— Для нас тоже, Вова. Для нас тоже… Ладно. Приступим?

— Попробуем, — говорит вдумчивый и осторожный Вова. И присаживается перед Вадимом на корточки, оттопырив необъятный свой зад молодого дегенерата.

Сюжет 24. Господин Фираго из ФСБ

СЦЕНА 24/1

Суббота

— Он не музыкант! — повторяет Сэнсей уже в третий раз, — Он совсем не музыкант и никогда не станет музыкантом.

— Но он же не расстается со скрипочкой! — настаивает папаня, — Мы купили ему скрипочку и он прямо готов с ней спать…

— С игрушечными машинками он ведь расстался со временем? И с железной дорогой. Не так ли?

— Но это же совсем другое дело! Тогда он был дитя.

— Он и сейчас дитя, — говорит Сэнсей, — Не делайте из него взрослого. Если бы он был взрослый, я бы за него не взялся.

— Но ведь педагог сказал, что у него абсолютный слух!

— Господин Фираго, у меня тоже абсолютный слух. Но я не музыкант. Более того, у меня абсолютный нюх, но я не служебная собака.

— Это совсем другое дело.

— Вы читали мое заключение?

— Конечно! Мы читали его как священное писание.

— Вы поняли, что там написано?

— Там написано…

— Там написано, что мальчик по природе своей — по сути своей, понимаете? — по организации психики, по настрою души, по структуре подсознания — систематизатор. Он талантливый архивист, коллекционер. Может быть будущий Линней или Менделеев. А вы хотите сделать из него лабуха. Чтобы обслуживать второразрядные свадьбы. Или вообще пиликать с шапкой на полу в переходах метрополитена.

— Но согласитесь, Стэн Аркадьевич, если приложить усилия. Если бы вы все-таки взялись…

— Усилия здесь ни при чем. Я не могу сделать хорошего музыканта из хорошего архивариуса! Я вообще никого и ни из чего не делаю. Черт возьми, я же объяснил вам с самого начала! Я только говорю: вот дорога, по которой ему лучше всего идти.

— Если это потребует дополнительных занятий, мы готовы увеличить гонорар до необходимых…

— Вы ни черта не понимаете, Фираго. Вы меня не слушаете. Сколько вам лет, сорок?

— Сорок два.

— Сделайте себе еще одного ребенка. Может быть получится музыкант. А сейчас я занят. До свидания. Роберт, произведите расчет с господином Фираго.

СЦЕНА 24/2

Дело житейское

Роберт сейчас же поднимается. Руки по швам. Не то чтобы так у них заведено, но на клиентов это производит соответствующее впечатление. Вот и господин Фираго подскакивает на месте. Круглый и розовый как надутый шарик. И даже делает попытку поклониться в адрес стремительно удаляющегося мэтра. Господин Фираго бизнесмен, а значит не полный осел. Но он никак не может уразуметь, что есть вещи которые невозможно купить.

— Вы думаете, мне его не переубедить? — озабоченно спрашивает он у Роберта, — Если очень постараться?

— Я бы вам не советовал, — отзывается Роберт со всей доступной ему озабоченностью, — Можно перегнуть палку. Давайте пока ограничимся достигнутым.

— То есть Вы думаете через месяцок-другой?

— Правильнее, через полгодика-год, — говорит Роберт, вынимая из принтера распечатку счета-договора.

— Ну что ж, перспектива обрисовалась, процесс пошел. Вы известите меня когда это потребуется?

— Мы еще не раз с вами увидимся, — обещает Роберт, — Вот ваш счет. Как вам удобнее, чеком или наличными?

Господину Фираго удобнее наличными дойчемарками. При том что аванс он выплачивал английскими фунтами. Он что-то таким образом выгадывает. Он из тех кто постоянно выгадывает четверть процента.

— Позвольте мне, — говорит он протягивая Роберту радужную бумажку, — В знак признательности и особой благодарности…

Наступает минута острой неловкости и длится она секунд десять.

— Все! Понял! — господин Фираго поднимает руки, — Намек понят и усвоен! Был бестактен. Забудем?

Роберт мысленно усмехается: — Ну нет!

— Договорились, — говорит он, — Дело житейское.

И вдруг…

СЦЕНА 24/3

Рупь за вход

И вдруг в лице господина Фираго что-то неуловимо меняется и сам он меняется весь. Как бы выпрямляется и делается выше ростом. Понижает голос и спрашивает:

— А мы с вами как, не мешаем маэстро? Не слишком здесь галдим?

— Не думаю, — говорит Роберт озадаченно, — Не думаю, что он нас вообще слышит… Но орать при этом, разумеется, не следует.

— Ни боже мой. Наоборот. А как здесь у вас насчет «жучков»?

— Каких жучков?

Господин Фираго меняется на глазах. Куда девается розовый надувной шарик с поросячьими манерами? Перед Робертом стоит озабоченный и внимательный джентльмен. Элегантный и значительный.

— Я имею в виду записывающие устройства, — поясняет он деловито.

— Не знаю, — говорит Роберт, — А в чем дело?

— А в том дело, что я хочу поговорить с вами сейчас о довольно интимных вещах. Можно? Вам большой привет от Германа Тихоновича, — говорит он понизив голос и глядя Роберту прямо в глаза, зрачки в зрачки, совершенно так, как некогда делал это сам Герман Тихонович.

И хотя Герман Тихонович в своей роли смотрелся гораздо убедительно, у господина Фираго получается недурно.

«Так, — думает Роберт, — Начинается. Квартал прошел, и ничего, оказывается, не кончилось. Эти не отпускают: рупь за вход, четвертной за выход»

СЦЕНА 24/4

Подите прочь

— Спасибо, — говорит Роберт и с голосом у него что-то делается не в порядке.

Господин Фираго вдруг усмехается не без тонкости и продолжает:

— Герман Тихонович просил меня узнать, как продвигается ваша рукопись. Три месяца уже прошло. Хороший срок, роман можно успеть написать.

— Я не романист, — говорит Роберт, с трудом побеждая в себе желание облизнуть губы. Сухие губы клейким языком. Мерзость какая.

— Само собой, — тут же соглашается сотрудник Германа Тихоновича, он же в недавнем прошлом папаня, — Но все-таки? Это не я, это Герман Тихонович интересуется. Когда все-таки можно ждать обещанного?