Глава 26. Родные берега

Крест встретил их не тем, чем был раньше.

Улисс помнил это место летним — тогда оно казалось избавлением. Теперь же, под тяжестью зимнего неба, деревня напоминала наваждение. Дома, приземистые и тёмные, будто вросли в землю, их крыши прогнулись под слоем снега, словно под грузом несбывшихся надежд. Дым из труб поднимался столбами, а воздух пах смолой и железом.

Он привёл их к дому Марты. Постучал — негромко, но так, чтобы звук прошёл сквозь толщу двери.

Сначала — тишина. Потом шарканье босых ног по половицам. Свет керосиновой лампы дрогнул за заиндевевшим стеклом, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы моно было что-то разглядеть через щель.

Она распахнула дверь шире. Жёлтый свет хлынул на порог, выхватывая из темноты лица путников: Улисса, закутанного в плащ, с тенью под глазами глубже, чем прежде; мрачного Железноликого, с корпусом из гладкой стали; девушку, чьи алые губы побледнели от холода.

Сонная Марта стояла в проёме, её крепкая фигура, слегка сутулилась. Седая прядь выбилась из-под платка. Пальцы, обхватившие косяк, напоминали корни старого дерева — узловатые, сильные.

— Заходите, — наконец пробормотала она, отступая вглубь. — Только ноги вытрите. Не тащите снег в дом.

Они вошли.

Тёплый воздух ударил в лицо, густой от сушёных трав. Улисс остановился на пороге, его взгляд скользнул по знакомым стенам.

— Садитесь, — Марта махнула рукой к столу, уже хватаясь за чугунный чайник. — Чай будет готов через минуту.

Она поставила чайник на плиту, и пар тут же зашипел, закрутился в клубах, скрыв её лицо…

Спустя полчаса в кухне повисла тягучая, как смола, тишина. Лоренц, ссутулившись на табурете, курил потемневшую от времени трубку. Кольца дыма, лениво выползавшие из его рта, растворялись в спертом воздухе, насыщенном ароматами, перегоревшего жира и чего-то ещё — чего-то острого, металлического, что висело между ними незримой угрозой.

Руби, развалившись на грубо сколоченном стуле, время от времени прикладывалась к бутылке мутного самогона, и каждый глоток оставлял на ее губах гримасу то ли удовольствия, то ли отвращения. Гефест замер в углу, его металлический корпус сливался с тенями, лишь изредка желтые огоньки глаз вспыхивали в полумраке.

Марта возилась у плиты, ее движения были резкими. Деревянная ложка с раздражающим стуком билась о чугунные стенки кастрюли. Ян, худой и невзрачный, будто тень, переводил взгляд с Руби на бутылку и обратно, его пальцы нервно барабанили по столу.

Тишину разорвал Лоренц, и его голос прозвучал как удар топора по мерзлому полену:

— Я сказал тебе не возвращаться! Какого черта ты заявился?

Улисс медленно поднял голову. В его глазах читалась усталость, но не раскаяние.

— Я знаю, что не должен был. Но с момента нашей последней встречи... многое изменилось...

Марта резко обернулась от плиты, ее лицо покраснело от жара печи.

— Интересно что? — она фыркнула, брызгая слюной. — Кроме того, что ты завел себе Железномордого и невесту?

Руби, уже изрядно подвыпившая, неуклюже закачалась на стуле и едва не рухнула на пол. Все взгляды устремились на неё. Девушка застыла, смущённо облизывая горькие губы.

Улисс не обратил на это внимания. Его пальцы дрогнули, когда он достал из кармана плаща небольшой черный уголек и положил его на середину стола.

— Когда течение впервые принесло меня к вам, я думал — это случайность, — его голос звучал глухо, но отчетливо. — Теперь я понимаю — это был путь. Простите меня за это. Но сейчас вам всем грозит опасность. Сюда отправили имперских ликвидаторов.

Марта отшатнулась, будто перед ней был не человек, а призрак.

— У тебя снова бред, что ли? — ее голос дрогнул. — Что ты несешь?

Улисс продолжал, не обращая внимания на ее реакцию:

— Вам нужно бежать отсюда. И как можно скорее.

В комнате повисла гробовая тишина. Даже Руби перестала икать. Только шипение выкипающей на плите кастрюли нарушало эту тишину, пока последние капли жидкости не испарились, оставив после себя лишь горький запах гари.

Лоренц внезапно вскипел, как перегретый паровой котёл. Его жилистые пальцы сжали трубку так, что дерево затрещало.

— Так, по-твоему, мы должны бросить нашу землю? — голос его звенел, как туго натянутая струна. — Из-за каких-то железяк? Или потому что какой-то больной мальчишка нам так говорит? — Он резко схватил уголек и сжал его в пыль. — Ты думаешь, я не знаю, что в наших лесах уже шныряют патрули?

Улисс не отвёл взгляда. Его пальцы медленно провели по угольной пыли.

— В этот раз их будет больше чем обычно. — проговорил он тихо. — И вам не удастся перестрелять их как собак или отсидится в подвале под мельницей.

Лоренц замер на мгновение, линзы его очков застыли. Затем он резко развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что задрожали кружки на полке.

Марта вздохнула, её руки бессильно опустились.

— Давно не видела его таким... — прошептала она. — Мы простые крестьяне, Улисс. Мы просто хотим тишины.

За окном завыл ветер, заставляя пламя в лампе дрожать. Тени на стенах зашевелились, как живые.

— Я видел этот путь, — вдруг произнёс Улисс. Его голос звучал странно, будто доносился издалека. — Что-то должно измениться...

Гефест, до сих пор остававшийся недвижимым в углу, вдруг поднялся. Его металлические суставы издали тихий скрип, когда он направился к двери. На пороге он обернулся — жёлтые глаза на мгновение вспыхнули ярче, затем автомат вышел в ночь, растворившись в вихре снега.

В комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в печи и тяжёлым дыханием Руби.

Во дворе лунный свет обтекал ржавые бока комбайна, превращенного в лавку. Лоренц сидел, сгорбившись, его пальцы постукивали по потрескавшейся курительной трубке. Дым, выдыхаемый им, растворялся в холодном ночном воздухе, будто последние следы тепла в этом остывающем мире.

Гефест приблизился беззвучно, его механические ступни лишь слегка хрустнули мерзлой травой. Металлические пальцы сжались, затем разжались — жест, который он перенял у людей, когда те нервничали.

— Я узнал тебя, — проговорил Лоренц, не поднимая глаз. Его голос звучал устало, как скрип несмазанных колес телеги. Дымное кольцо медленно поплыло вверх, растворяясь среди звезд.

Гефест наклонил голову, его оптические линзы сфокусировались.

— Я помню твое лицо... но не помню откуда. — Что-то внутри грудной клетки Гефеста учащенно зажужжало. — Почему я такой?

Лоренц наконец поднял