— Попрошу Вас ко мне!

И они удалились в чулан и еще добрый час бубнили там о чем-то, время от времени резко покрикивая друг на друга, а затем вновь появились: страхагент впереди, а достопочтенный Агрэ следом. Весь перекошенный лицом и с фужером коньяка в руке. Этот коньяк он потом еще полчаса после ухода социального страхования молча потягивал, словно оттаивал и отходил от сильного стресса. А когда я осмелился спросить, в чем собственно дело и кто это, он ответил:

— Ангел Смерти это!

И снова занялся своим фужером.

СЦЕНА 11/2

Клиенты

И я ему верю. Почти. Потому что не верить довольно трудно, а верить совершенно невозможно. Я привел здесь этот эпизод, чтобы продемонстрировать, пользы от меня вам будет немного — ничего интересного вы о связях его от меня не узнаете. Как ничего об этих связях не узнал я сам за десять лет беспорочной службы.

Что касается его клиентов, то десятки и десятки их прошли передо мною. Все они совершенно официально занесены в соответствующие файлы могут быть представлены в любой момент по соответствующему запросу. Скажем Налогового управления.

Десятки мам и бабушек со своими отпрысками. Попадались среди них и папы с дедушками, но это вариант редкий, почти экзотический. Жадные родительские глаза в жадном ожидании чуда сегодня, сейчас, желательно в середине сеанса. Испуганные детские, в которых испуг так быстро и трогательно заменяется интересом, а потом и обстоятельной деловитостью. И вот перед тобою сосредоточенно сопящий пацан, словно занятый каким-нибудь сногсшибательным, чудесно пахнущим, новым с иголочки дареным конструктором.

И вечный страдальческий вопль: ну почему же нельзя девочку?!! Он и сам не знает толком, почему он не может работать с девочками. Он сказал как-то, что видит людей как бы на просвет — прожилки, сложнейшая ячеистая структура, нити, шевелящееся цветное с богатыми оттенками. Сложно организованное месиво. Но совсем не видит женщин: они для него все как сплошные терракотовые, бирюзовые, графитовые, малахитовые сосуды. Они непрозрачны, хотя и красивы. Но любоваться — да, а работать с ними — нет. И это при том, что родители девочек особенно настырны.

СЦЕНА 11/3

Творчество

Он скромен. Этого у него не отнимешь. Он невысокого о себе мнения. Величайшим и непростительным грехом своим он считает лень и категорическое неумение заниматься тем, что ему неинтересно. Когда я пристаю к нему в том смысле, что надо бы и поработать, он отвечает мне из Екклезиаста:

«Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй»

Но он так не думает. Просто налетающие приступы творческого ступора мучают его как экзема от которой не умирают, но и никогда не вылечиваются до конца. Я знаю, он не любит думать об этой своей экземе. Ему скучно и тошно об этом думать. Ему вообще скучно и тошно существовать. С тех пор как он пережил свой двадцать второй приступ профессиональной импотенции и понял, что эти приступы навсегда. Это единственное что страшит его и беспокоит по-настоящему. Он и сам не помнит, когда это произошло впервые и окончательно. Наверное, это было как открытие в себе семени смерти: вдруг понимаешь впервые и окончательно, что ты смертен и ждать осталось не так уж и долго. Ну пятнадцать лет, ну двадцать. А ведь только вчера ты полагал себя бессмертным!

СЦЕНА 11/4

Бог в груди

Что такое двадцать лет жизни по сравнению с бессмертием? Что такое скупые дозы пароксизмов вдохновения в сравнении с тем ликующим сознанием мощи, которое сотрясало тебя какой-нибудь десяток лет назад? Ощущение беспредельного всемогущества.

Ощущение Бога в груди! Вот здесь, под самой ямочкой, под ключицами, где теперь нет никаких ощущений, кроме тупой ишемической боли, если вздумаешьдогнать уходящий автобус. Я вижу, как желчно завидует он людям, которые могут реализовать свой профессионализм в любой момент, когда им только этого захотелось. Художникам завидует. Музыкантам. Акробатам. Несколько раз он при мне повторял:

— Я знаю почему так много людей охотно занимаются колкой дров. Сразу видишь результат своей работы.

Это не его слова, это цитата. И он очень сочувствует сочинителям всех родов. Потому что сочинительство, это изобретение не существовавшего без тебя, до тебя и помимо тебя. Изобретение, повторяющееся вновь, и вновь, и вновь. Открытие знания о человеке, который перед тобой сидит и ничего не понимает. Только глаза на тебя таращит и в голову не берет, что все уже случилось и ты видишь перед собою уже не его, а его душу. Сущее его и будущее на многие годы вперед.

Аминь!

СЦЕНА 11/5

Интервью

И я приближаюсь к его работе. Неуверенно. Потому что не знаю как поточнее о ней рассказать. Сам же он охотно рассказывает о своей работе всякому, кто его об этом спросит.

Да, сам он пытается разобраться в том, чем он занимается. Но всегда безуспешно. Мне кажется странным, что охотно соглашаясь на интервью с газетчиками и журналистами, он отказывает всем мало-мальски авторитетным изданиям.

«Московские новости» — решительное «нет». «Известия» — нет. «КоммерсантЪ» — нет, нет и нет. «Московский комсомолец» — н-нет. «Аргументы и факты» — пожалуй, а впрочем, нет, извините, нет.

Зато какой-нибудь «Логос и Космос» — с удовольствием! «Голос Неведомого» — да-да, завтра в двенадцать. «Черная аура» — пожалуйста!..

Его работа его кормит. Реклама нужна ему как хлеб насущный. Впрочем на кой ляд ему реклама, если мы имеем по пять-шесть заявок в неделю и разборчивы как Ниро Вульф? Но он обожает получать гонорары за свои интервью.

«Ха! — восклицает он, полный радостного удовлетворения, — Сто баксов! Не село, не пало! Ай да мы, ай да мы — работнички заработливые!»

СЦЕНА 11/6

Поиск главного таланта

Вот кусок из его интервью корреспонденту желтоватого журнальчика «Багровое утро магии»:

— Значит это все-таки чудесный Дар?

— Дар, да. В том смысле, что от Бога. Не пито, не едено. Но почему вы говорите «чудесный»? Инстинкт побуждающий синицу в некий момент времени заинтересоваться прутиком, подобрать его, тащить куда-то на дерево, еще не зная, куда, а потом вдруг каким-то образом — каким? — понять: вот сюда, вот в эту развилку, только в нее и никуда больше. Это чудо?

— Это инстинкт.

— А ученый вдруг понявший, что надо тензор энергии-импульса приравнять к тензору масс. И тогда все встанет на свои места и Вселенная обретет новый