— Я и так неплохо вижу в темноте. И не только серо-серую серость.

На самом деле она преувеличивала. Вампирское ночное зрение отличалось сугубо удобством пользования — его не требовалось «включать» или «выключать» — и отсутствием характерной ряби.

— Напоминает древний телевизор, даже помехи есть, — привыкая к новой, не слишком разнообразной палитре цветов, сказала Фиона. — Сойдёт.

Стараясь особо не шуметь, они вошли в расселину. Первые пару метров она представляла из себя нечто более, нежели трещину в скале, достаточно широкую, чтобы прошёл человек, не особо затрудняясь. Эльфы, вроде Фалайза и Калиты, здесь тоже неплохо себя чувствовали, хотя для них потолки, особенно своды, были низковаты. Однако чем дальше группа продвигалась, тем шире и выше становилась расселина, превращающаяся в полноценную пещеру; больше им попадалось на глаза явно рукотворных вещей.

Например, старая лампа, аккуратно стоящая на криво обтесанном камне, или арка, вырезанная в скале рукой неизвестного мастера. Тот не только сделал некий малопонятный во всеобщей серости ночного зрения узор, но и вплел в него некую, опять же непонятную историю в картинках.

— Комиксы, — заметила Фиона полушёпотом с усмешкой.

— Угу, манга, — добавила Калита, указывая, что история идёт справа-налево.

Теперь уже Фалайз преисполнился интересом, но остановиться и поразглядывать рисунки ему никто не дал даже минутки. За аркой обнаружилось большое круглое помещение с винтовой лестницей, сложенной из чего-то слишком сильно напоминающего могильные плиты. Вела она вниз, причём на немалую глубину. И это был единственный путь дальше.

— Здесь на стенах тоже что-то есть, — приглядевшись, прошептал с восторгом дикий маг.

Остальные его радости не разделили, особенно жрица:

— Это какая-то могила.

— Возможно, наша, — едко заметила вампирша.

* * *

— Последний: об увеличении ассигнований на расходы армии и флота в связи с угрозой войны. Таким образом, на повестке заседания находятся двенадцать законопроектов, городскому собранию предлагается проголосовать пакетно…

Герольд вещал с таким энтузиазмом, что видно было сразу — он отрабатывал каждый медяк, полученный им от Таппена. На собравшихся это не произвело особого впечатления. Они зевали куда больше и чаще, чем просто разбуженные посреди ночи люди.

Сегодня городской управляющий пошёл на хитрость: провёл городское собрание посреди ночи. Таппен знал, что Ника, пользуясь своей должностью народного трибуна, будет ветировать любой законопроект, кроме снятия блокады. Но для этого ей надо было появиться в игре. К его огорчению, трюк не удался — Нику кто-то предупредил, и она присутствовала в зале.

Сонная, злая, она тем не менее нашла время для того чтобы прихорошиться и вырядиться. В ночной полутьме зала соединений, среди повальной серости одежд собравшихся, Ника напоминала алый росчерк кисти на чёрно-белом изображении. Кроваво-красным было не только платье, но и помада, а из-за не очень хорошего освещения казалось, что и глаза её светятся.

Ника терпеливо дождалась, пока бот-глашатай договорит. И даже «подарила» пару мгновений, даря ложную надежду, что не будет вмешиваться. После чего хладнокровно подняла руку и громко, отчётливо, так, чтобы даже у напрочь глухих секретарей не возникло сомнений, произнесла:

— Ветирую.

Не успела она договорить, как со скамьи, где располагались члены городского собрания — тринадцать представителей крупнейших городских гильдий — раздались полные разочарования и возмущения возгласы. Выходило, что их подняли посреди ночи и заставили отсидеть положенный регламент впустую.

Таппен остался безмолвен и спокоен, но с надеждой посмотрел на представителей гильдий. Согласно конституции, если и городской управляющий, и члены собрания единогласно поддержали законопроект, то вето народного трибуна не имело никакого значения. Однако часть гильдий зарабатывала на блокаде неплохие деньги, а другие несли только убытки и ещё больше недополучили потенциальной прибыли, поэтому никакого согласия или единодушия среди них не было и в помине.

Ника это всё тоже видела и хорошо понимала, что это значит для неё и её дела. Они с Таппеном на пару играли в игру «Доведи гильдии Нокса до белого каления». Большинство законопроектов, предложенных этой ночью, были весьма нужны и актуальны. Например, об увеличении финансирования стражи — оно уже месяц не получало зарплаты, что грозило мятежом.

Ника же ветировала все без исключения законопроекты уже несколько месяцев, а Таппен назло гильдиям, прекрасно зная, что по большинству вопросов у них нет согласия, выносил на голосование исключительно «пакетные» законопроекты. Они оба прекрасно знали, к чему это приведёт в итоге: кого-то из них снимут с должности.

И этот час, судя по настроениям среди гильдейцев, был близок как никогда, пускай и в эту ночь ничего такого не случилось.

«Они ждут чего-то яркого, чего-то, что позволит им сказать 'вот поэтому мы заняли эту позицию!» — поняла Ника, призадумавшись, и краем глаза убедилась, что Таппен в эти мгновения тоже о чём-то размышлял. — «Эта игра скоро закончится. Ты проиграешь, а я получу всё!»

Некрополь

Привычным движением Яна Красенко извлекла из сумочки ключи. Впрочем, они в тот день не понадобились. Ворота ограды и входная дверь дома оказались открыты. Мельком испугавшись, но быстро взяв себя в руки, девушка прикрикнула:

— Найди себе работу! Ещё немного, и ты начнёшь грызть обои на стенах!

— Ухаживаешь за ней, и вот тебе благодарность! — притворно обиделся Игорь. Он вышел ей навстречу и помог с одеждой.

Яна так и не поняла, в какой момент они решили жить вместе. Это просто произошло. Без обсуждений, без совещаний, без единого слова. И вот, спустя месяц, казалось, что так было всегда.

С её точки зрения, Игорь Тукановский обладал потрясающей чертой характера — везде вписывался. Он как будто родился частью интерьера. Не какого-то конкретного, а любого интерьера из существующих. Казалось, что он жил в этом доме больше неё, а она, на секундочку, прожила тут всю свою жизнь.

Даже сейчас, в нелейпешем бабушкином фартуке, заляпанном с такой силой, будто овощи пришлось предварительно убивать из пулемёта в упор, Игорь выглядел так, словно Яна пришла к нему в гости, а не в свой собственный дом.

— Надеюсь, ты ничего не имеешь против кипяченой в кастрюле воде, — вдруг принялся извиняться Игорь.

— Если это не суп…

— Это основа для чая.

— Что ты сделал с моим чайником? — вскинув голову и прекратив разуваться, воскликнула Яна. — Он пережил