– Смерть эго?

– Мне нужно вернуть ваш мозг к заводским настройкам. Возможно, он в таком состоянии и останется. Вы можете впасть в вегетативное состояние. Или вернуться в младенчество.

– Господи. Но ведь другого выхода же нет? У нас нет выбора.

Он кивнул.

– Хорошо. Ладно, думаю, я знаю, что делать. Просто… дайте мне поработать. – Он взял пару очков виртуальной реальности с диагностического терминала и натянул на голову. – Вы должны обеспечить мне безопасность. Хорошо? Только на некоторое время. Не позволяйте ничему беспокоить меня.

– Поняла.

Он уже погрузился в транс виртуальной реальности. Тяжело опустился на стул, а затем откинулся на спинку, словно потерял сознание, не слыша ее и не видя.

По сути, она одна. В маленьком модуле в сердце звездолета, заполненного кровожадными зомби.

Она опустила взгляд на пистолет в руке.

Что ж. По крайней мере, задачу свою она поняла.

57

За пределами модуля слышалась какая-то возня. Что-то стучало. Раздался короткий вскрик, а затем хлюпающий звук. Ей совершенно не хотелось выяснять, что там происходит.

Она надеялась, что через несколько минут Чжан сообщит, что все закончено, что он добился успеха и что они могут возвращаться на «Артемиду». Задача непростая, придется с боем пробиваться к шлюзу, но они справятся. Она верила, что справится, что сможет все пережить. Она снова увидит Паркера. Он улыбнется ей грустной улыбкой и крепко обнимет. Она с нетерпением ждала его объятий.

Просто нужно подождать несколько минут.

Просто нужно пережить несколько минут.

Она просто должна пережить эти несколько минут, не думая о спазмах в животе. Или о том, что в глубине тела царит пустота. О том, что при мысли о еде начинается слюноотделение.

В модуле не было еды. В этом она была почти уверена. Стояли контейнеры, полные спиртовых салфеток и ватных тампонов – вещей, которые вроде бы выглядели съедобными, но таковыми не являлись. Она нашла деревянный шпатель отоларинголога, чтобы отжать пациенту язык, и сунула его в рот, но слишком быстро разгрызла. Тогда она нашла другой и принялась жевать его, сосредоточившись на ощущении работы челюстей.

– Жевание. Такая странная штука, правда, Сашенька?

– Не смей меня так называть. – Петрову не особенно удивило, что Эвридика все еще следит за ней. – Ты во всем виновата. Ты вообще не имеешь права произносить мое имя.

– Зубы. Зубы – это так странно. Маленькие камушки, которые ты носишь в голове. Они даже не кость, хотя и похожи на нее. Маленькие штучки, покрытые эмалью, которые ты используешь для измельчения мягких тканей и растительной массы. Перемалываешь до состояния кашицы, которая смешивается со слюной, а затем ты глотаешь эту кашицу. Если вдуматься, просто отвратительно.

Но Петровой процесс не показался отвратительным. Она промолчала.

– Когда ты одна, а я имею в виду – действительно одна, мысли склонны блуждать. Пока я ждала, когда вы придете ко мне, мне пришла в голову мысль, которой я хочу поделиться. Останови меня, если это чушь, хорошо? Я подумала о том, что вот вы съедаете животное – разрываете его на мелкие кусочки и глотаете. Затем ваше тело, ваша пищеварительная система, превращает его в новые клетки. Вы просто берете животное и делает из него человеческую ткань. Интересно, правда? Это похоже на пресуществление[24]. Только в обратном направлении. Задумайся. Что бы случилось с человеком, которого съел Бог? Превратился бы человек в клетки Бога?

– Да что с тобой такое, компьютер? – спросила Петрова.

– Мне одиноко, – сказала Эвридика. – Мне одиноко, и, наверное, я схожу с ума. Мне трудно судить. Обычно с искусственным интеллектом такого не случается.

– Господи. Прекрати. Просто прекрати. Перестань со мной разговаривать.

Однако искусственный интеллект не остановился.

– Мне одиноко, потому что все мои люди ушли. Так много их погибло. Ты видела все эти трупы? А те, что еще живы, никуда не годятся. Я одинока, потому что они больше не разговаривают со мной. Им вообще не о чем говорить, кроме как о том, как они голодны.

– Мне насрать, почему тебе одиноко! Ты говоришь, что сходишь с ума. Так исправь это! – Петрова подумала об Актеоне. – Почему бы тебе просто не перезагрузить себя?

– Я могла бы, но не хочу. Если бы я перезагрузилась, то часть процесса заключалась бы в чтении всех журналов ошибок. Мне пришлось бы долго и упорно размышлять над всеми ошибками, которые я совершила. Я не хочу этого делать.

Петрова презрительно фыркнула. Оглядела модуль в поисках того, что, по ее мнению, должно было здесь находиться.

– Сашенька? – спросил искусственный интеллект. – Ты что-то притихла. Ты на меня злишься?

«Не стоит удостаивать этот вопрос ответом», – подумала Петрова.

– С тобой все в порядке? Мне важно твое благополучие.

– О, не обращай внимания, – съязвила Петрова. – Я в полном порядке.

Она встала с кресла и начала передвигаться по модулю. Заглядывала в углы, заглядывала под столы. То, что она искала, должно было быть где-то здесь.

– Вот и хорошо. Теперь мы с тобой будем проводить много времени вместе, – сказала Эвридика. – Всю оставшуюся жизнь, а может, и дольше.

Вот оно!

Петрова отыскала источник голоса Эвридики – он оказался встроен в одну из роботизированных рук, нависающих над смотровыми койками.

– Если ты выйдешь из модуля, мы сможем подумать о том, как будет строиться наша дружба. Какую роль ты хочешь играть на «Персефоне».

Петрова тщательно прицелилась – она не хотела, чтобы пуля срикошетила и попала в Чжана, – и нажала на спусковой крючок. Динамик разлетелся на осколки пластика и металла. Жирные голубые искры посыпались из перебитых проводов, замерцали на смотровой койке, но затем погасли.

Петрова подождала, пока отзвуки выстрела рассеются и настанет тишина.

Благословенная тишина.

Она вернулась к своему креслу. Снова села, наблюдая за люком. Сжимая пистолет в обеих руках. Готовая убить любого, кто попытается проникнуть внутрь.

Как никогда стараясь не думать о еде.

58

У нее был заусенец. Ничего особенного. Просто маленький лоскут кутикулы на мизинце левой руки. Ей удавалось не обращать на него внимания. Теперь же руки были в перчатках скафандра, и заусенец постоянно задевал тканевую подкладку. Она почти забыла о нем, пока бегала по «Персефоне». Болеть особо не болело, но сильно раздражало.

Пока она ждала, когда Чжан закончит работу, можно было подумать и о заусенце. Лучше думать о нем, чем вслушиваться в странные звуки снаружи. Лучше, чем думать о том, что произойдет, если все пассажиры разом решат, что хотят