– Ты знал, – настаивала она.

– Не знал! Не совсем. У меня были подозрения. У меня были основания думать, что то, что случилось с людьми на этом корабле, похоже на то, что было на Титане. Но это другое. Это совсем не то же самое.

Она покачала головой.

– Не трать мое проклятое время. Эвридика. Корабельный искусственный интеллект заразил всех на этом корабле, а теперь сделал то же со мной. Вложил что-то в мою голову. Я знаю. Скажи мне, с чем я имею дело.

Чжан застонал от страха, и ей захотелось дать ему пощечину. Хорошо, что на нем был шлем, иначе она бы точно это сделала.

– Я уже говорил. Это паразит. Экстрасенсорный паразит. Я не понимаю, как он передается, думаю, это какой-то телепатический вектор, но даже это…

– Звучит нелепо, – перебила она. – Телепатии не существует.

Он, похоже, был не согласен, но ничего не сказал. Просто пожал плечами.

– Возможно ли поймать эту штуку через… Господи. Сейчас я покажусь сумасшедшей. Но возможно ли заразиться, глядя на что-то ужасное? Например, на аватар корабля? – спросила она.

– Наверное… может быть? Я многого не знаю.

Петрова помахала рукой, чтобы он замолчал. Ей нужно было подумать. На Ганимеде, в бункере… Это был аватар искусственного интеллекта в виде маленького мальчика. Он требовал, чтобы она посмотрела на него, чтобы встретила его взгляд. Она почему-то сопротивлялась. Потом, когда она запустила Актеона, появился аватар оленя – отвратительное извращение. Она не могла отвести взгляд. Пока директор Лэнг не сломала ему шею.

На этот раз ее никто не остановил. Не помешал взглянуть в истинное и ужасное лицо Эвридики.

Эта тварь пыталась добраться до нее уже долгое время. И наконец-то ей это удалось.

Чжан высоко поднял руки и снова опустил их в жесте отчаяния.

– Это… не имеет значения. Вектор не имеет значения, я имею в виду. Важно то, что он закладывает что-то в разум. Одну мысль. Всего одну. Это как заразная идея, которая засела в голове и от нее невозможно избавиться. Самый близкий аналог, который мы смогли подобрать, – это как песня.

– Песня? Я не слышала на мостике ни одной песни!

Он жестом попросил ее позволить ему пояснить дальше.

– Просто… просто выслушайте меня. Вот есть хорошая песня, которую вдруг начинаешь напевать. Навязчивая мелодия, так это называется, кажется. Песня, от которой не можешь отделаться. Несколько дней, когда внимание рассеивается, когда мозгу не о чем больше думать, песня просто играет в голове. Я знаю, вы понимаете, о чем я.

– Отлично, – сказала Петрова. – Песня. Застряла в голове.

– В конце концов песня уходит. Либо другие песни занимают место навязчивой мелодии, либо ты просто отвлекаешься. Это нормально. Это здоровая реакция. Но от некоторых раздражителей невозможно отмахнуться.

– С некоторыми песнями не выходит бороться? – Глаза Петровой вспыхнули гневом, но Чжан видел, что она искренне пытается понять. Она должна знать, что никто другой не сможет объяснить это, никто, кроме него. – Я не знаю. В ваших словах есть смысл, но… некоторые песни сильнее других? Более коварные?

– Некоторые идеи. У вас нет иммунной системы, которая защищала бы от инвазивных идей. Мозг не может сопротивляться, потому что не знает, как распознать такую идею. Он не понимает, что они вредны. Поэтому мысль, идея, какую бы форму ни принял патоген…

– Василиск.

– Да, – кивнул Чжан. – Василиск застревает в голове, и его нельзя вытащить. Он просто остается там, и к нему постоянно возвращаешься, продолжаешь думать одну и ту же мысль.

– Какую мысль он поселил в моей голове? – спросила она. Хотя она знала.

– Судя по тому, что мы здесь видели, жертвы не могут избавиться от чувства голода. Сколько бы они ни ели, как бы ни протестовали их тела, они все равно испытывают голод и не могут ощущать ничего другого. Их мысли, чувства, их личности – они не могут конкурировать с голодом, который становится все сильнее и сильнее. Он полностью перестраивает их поведение. Со временем от них не остается ничего. Ничего, кроме этого голода.

– Та женщина у моста. Она не была голодна. Она хотела покормить своего ребенка, что бы это ни значило. Она не ела сама.

– Это один и тот же импульс. Он может проявляться по-разному, но василиск все равно остается. Идея неутолимого голода. Она просто проецировала ее наружу. – Чжан потянулся к ней, собираясь положить руку ей на плечо, но она отпрянула. – Петрова, послушайте…

Но она не слушала, глубоко задумавшись.

– Мой мозг заражен, – сказала она в конце концов. Страх поглощал ее гнев, поглощал всю ее. – Заражен.

– Да, – подтвердил Чжан. – Мне очень жаль.

Она не могла… не могла сломаться сейчас. На это не было времени. Она должна бороться. Найти что-то в себе, какой-то ресурс, который позволит держаться. Она подумала о Паркере. И о своей матери – а еще о людях. Других людях. Она поклялась защищать человечество, когда вступила в Службу надзора. В этой клятве она черпала силу. Но это означало… это означало…

– Мне нужно кое-что узнать. Я заразна?

Он заставил себя сохранить невозмутимое выражение лица.

– Да. Очень даже.

– Значит, я могу заразить вас? И если вернусь на «Артемиду», то подвергну опасности Паркера?

– Паркера. Да. Вы можете заразить Паркера. И Плута, и Актеона, если мы когда-нибудь восстановим его работу. Василиск может заразить все, что обладает разумом.

Она покачала головой, снова закрыла глаза на миг, открыла их и кивнула, как будто что-то поняла.

– Но… не вас? У вас было предчувствие, что эта штука здесь, на «Персефоне». Вы настояли на том, чтобы пойти со мной. – Она снова покачала головой, поняв, что сама может ответить на свой вопрос. – Вы не боялись заразиться.

Он пожал плечами, но это не было отрицанием.

– У вас какой-то иммунитет.

– Невосприимчивость, – сказал он. – Я заразился василиском на Титане. И вылечился. Более или менее.

– Тогда вы можете вылечить меня, как вылечили себя. Чжан, пожалуйста, скажите, что это правда.

– Возможно. Надеюсь.

Она посмотрела ему в глаза. Он не хотел встречаться с ней взглядом, но не потому, что лгал. Из-за… чего-то другого.

– Я не могу гарантировать, что это сработает. Я не могу обещать. Но я попробую.

– Хорошо. Значит, мы попробуем. Сначала нужно…

Петрова остановилась, потому что что-то изменилось. Она так погрузилась в свои переживания, что перестала обращать внимание на окружающую обстановку.

Она знала,