Теперь представьте, что противник добавил в атаку на пешку ладью. Так он создал условия, в которых договор так же перестает действовать. Для него. Теперь он легко обменяет коня на пешку и слона, и для того, чтобы удержать статус-кво, вы должны добавить к нему что-то для сохранения паритета. Например, подвести одну из своих фигур в защиту или, сдвинув пешку, полностью убрать предмет договора, сделав его попросту ненужным.

Согласие противопоставляет этому простейший принцип: любой договор о невыгодности съедать фигуру противника подменяется вашим нежеланием это делать. Представьте себе, что ни один из игроков вовсе не собирается выигрывать. Фигуры двигаются по доске, пешки проходят и становятся ферзями, оба игрока обладают огромной мощью, но никто не пытается выиграть. Да, игра теряет смысл. Вот в чём проблема Согласия. Григорьев заметил, что на Земле гораздо больше игр, суть которых сводится к доминированию, а не сотрудничеству. Несмотря на это, он видел настольные игры и слышал о популярных в США «Подземельях и Драконах»[11], их суть заключается в Сотрудничестве, а не Противоборстве.

Если вернуться к «Временному Вечному», то его с Кумари идея сводилась к очень простой логике. Представьте, что вы играете в шахматы, и ваши фигуры расставлены так, что любой ход противника приводит к его немедленному проигрышу. Соперник понимает, что всё, что ему остаётся, это «не есть» ваши фигуры, в надежде на встречную милость. То есть он попросту в патовой ситуации и вынужден играть по вашим правилам Сотрудничества, даже их не разделяя.

Беда контактов Согласия с Несогласными заключалась в том, что они никогда не пытались завязать разумный контакт с более слабыми расами. Обычно история сводилась к набегам сильных противников на их окраины или даже согласные расы, ещё не вступившие в союз. И это обусловило всю концепцию: расы делятся на две группы, с одной – можно сотрудничать, другой – нужно ставить мат немедленно, как только она вступает в игру. Никто и никогда, по крайней мере в не столь отдалённом прошлом, не пытался принудить противника к миру, заведя его в патовую ситуацию.

В своё время Тамош рассказывала им историю расы Упанчш, над которой ставился подобный эксперимент. Он был разумно начат, но бездарно сведен к стандартам «сотрудничество и противоборство». Сунил был уверен, что, если бы раса Ццыл из Согласия, занимавшаяся проектом, смогла загнать упанчшей в патовую ситуацию, эта Несогласная раса и по сей день жила бы в мире со всеми соседями.

Само собой, суть трактата сводилась не только и не столько к политике. Идея, на первый взгляд противоречащая Согласию, тем не менее базировалась на его принципах, а именно на стремлении сохранить жизнь. Этика их работы выстраивалась вокруг простейшего постулата, гласящего, что жизнь во Вселенной является самоцелью и сверхценностью и Согласие есть не уникальное право на её сохранение, а тяжкий крест, обязанность исполнять это первичное право.

Захар Лукин дал ему ещё одну очень важную деталь, сам того не заметив. Пётр повторял её для себя вновь и вновь. «Только Сила является Музой». То есть для Несогласных проявление Силы, её осознание, является не только и не столько действием, достойным уважения, сколько действием, почитаемым и вдохновляющим. Что, в свою очередь, влечёт вывод: если ты будешь сильнее, много сильнее Несогласной расы, ты сможешь повести её за собой. Та ничтожная причина, по которой З’уул стремятся покорить Согласие, заключается в простейшей ошибке: они уверены, что Согласие – слабо. Достаточно доказать им обратное, показать свою мощь, как они отступят, и даже, возможно, будут готовы играть по правилам Сотрудничества.

Однако здоровая бочка дёгтя в этой ложке мёда заключалась в малоприятном факте: для того, чтобы показать мощь, Согласие должно, судя по всему, поступить так, как говорил ему Джулиани за сегодняшним обедом после встречи с Ват Луром – низвергнуть З’уул в пучину, вырвать им клыки, уничтожить миллионы их солдат, и, что было столь же вероятно, достичь их Галактики и залить напалмом добрую её часть. На такое Пётр не был готов пойти. И поэтому сейчас, полулежа в кресле боинга, несущегося над ночной Атлантикой, он напряжённо думал. Есть ли третий путь?

Глава 4. Мичико Комацу

Марс

– И во сколько они прилетают? – спросила Мичико, глядя через плечо дочери, как та раскрашивает какую-то картинку с очередной диснеевской принцессой.

– Часа через три-четыре, из Администрации сообщили лишь примерное время, – ответил Крис, пьющий кофе за столиком у окна слева. – И то спасибо, что передали, мы тут по уши в туристах, о которых никто ничего заранее не сообщает, да и правительственные агенты снуют туда-сюда постоянно. Хоть какая-то информация у нас есть лишь потому, что президент Уайт планирует лично проводить внучку, а его расписание пытаются худо-бедно контролировать. Ну и Генрих всё же не последний человек для них, вынюхал.

– Не забудь меня позвать. Я сейчас отведу Касэй в школу и бегом в лабораторию три-си, продолжу вчерашнюю тему.

– Я-то позову. Если сам не пропущу. Главное, чтобы Генрих меня позвал. Он становится всё более рассеянным, – улыбнулся муж. Он встал, прошёл к раковине и, ополоснув чашку, поставил её в шкафчик. – Ладно, я побежал. Касэй, пора собираться в школу!

Мичико подошла к мужу, дотянулась до его губ и похлопала по груди, мол, давай уже, иди. Да, пока он не уйдёт, дочка никуда не двинется, откуда-то у неё выработалась привычка, что если и мама, и папа дома, то и ей никуда идти не надо. Даже если велят. Хотя учиться первая марсианка любила, она свято соблюдала этот маленький ритуал. Выйти в школу всем вместе у них так ни разу и не получилось.

– Так, юная леди, откладываем карандаши до вечера и быстренько собираемся! – на японском показушно строго воскликнула Мичико, как только за Крисом закрылась дверь, и хлопнула в ладоши. Дочка повращала головой, выискивая папу в гостиной, не нашла его, и со вздохом