«Временное Вечное», – вот как они назвали этот труд. Да, название принадлежит Григорьеву, но главная мысль, как и всегда, исходила из сердца маленького хрупкого человечка, чей гроб стоял сейчас под открытым небом в окружении молящихся. Пётр сжал кулаки. Есть ли в нём силы в одиночку дописать трактат? Кто в ответ на его длинные рассуждения сведёт всё к простой истине парой предложений? Кто изготовит тот меч, которым он должен пронзить сердца? Кто испечёт хлеб, которым он должен накормить голодных? Кто будет светом, питающим умы и души?

«Не только хлеб питает человека. Истинно голодный может быть накормлен травой или ветками деревьев. Дай человеку осознать, что он голоден, это самое главное» – Голос Сунила вместе с его образом возник в сознании так чётко, что Пётр дёрнулся и обернулся. Нет. Рядом с ним стояли лишь понурые люди. А его друг лежал на своём последнем ложе рядом с тем домом, где когда-то стояла его колыбелька. Но это был знак, это точно был знак. Кумари его не оставил, он просто ушёл чуть вперёд.

* * *

…Он очень волновался перед встречей с Зоамом Ват Луром. Нет, он не испытывал страха, его волновало то, что тот может сказать. В ту памятную первую встречу на Марсе, когда Ват Лур, он же Захар Лукин, представился агентом Кевином Грином, Пётр вступил с ним в короткий философский диспут, в результате которого перед ним открылась часть логики и морали Несогласных, столь, увы, понятная землянам. Он долго размышлял над ней, и сейчас, когда уже два года прошло с тех пор, как агент З’уул был разоблачён и арестован, а Григорьев уже год проживал на Земле, в родном Санкт-Петербурге, философ стал ощущать некий тупик в собственных измышлениях. А что поможет выйти из тупика, если не приобщение к первоисточнику? Конечно же, в его распоряжении были труды выдающихся философов Согласия, размышляющих об этике Несогласных, но желание продолжить беседу с «агентом Грином» становилось всё более жгучим.

Так что однажды он обескуражил КАС своим запросом встретиться с самым ценным пленником планеты и провёл несколько странных и частично неприятных разговоров со службистами, посвящённых тому, зачем, почему, с чего вдруг ему понадобилась подобная аудиенция. В итоге ему помогли Артур Уайт и Сэмюэл Джулиани – бывшие противники, а ныне вполне слаженно работающие в едином направлении люди. И вот спустя три месяца после первого обращения, он прилетел в Нью-Йорк, и служебная машина КАС мчала его от аэропорта на остров Манхэттен, где в одном из небоскрёбов, на самой вершине, в элитных апартаментах в роскоши коротал дни разведчик Зоам Ват Лур…

…Лифт поднял Григорьева на пятидесятый этаж, там его зарегистрировали, провели ко второму лифту, преодолев на нём буквально ещё один этаж, и провели в обширный холл, где охранники его встретили и внимательно обыскали.

– Это что? – держа в руках изъятый из портфеля диктофон спросил чернокожий, атлетически сложенный короткостриженный мужчина в чёрном костюме с проглядывающей сединой над ушами. Пётр даже растерялся.

– Диктофон, – ответил он неуверенно, словно сомневался, что значил вопрос. Но решил добавить: – Дело в том, что я планирую устроить ему опрос про этику и хочу записать ключевые вещи, которые он скажет.

Мужчина, сидящий за столом перед ним, вздохнул и положил устройство на стол, к остальным предметам из его портфеля, после чего задумчиво уставился на всё это барахло.

– Мистер Григорьев, вы должны понимать, что мы исключаем пронос к заключённому любой предмет с возможностью записи или трансляции в радиоэфир или в сеть. У него в помещении нет никакой электроники – ни камер наблюдения, ни пульта от телевизора, ни самого телевизора. Никто не знает, как его знания могут помочь ему связаться со своими сторонниками, если они есть. Поэтому мы не можем позволить вам пронести это. Никоим образом. Также вы должны оставить любые электронные приборы, включая часы, если они не механические. – Пётр молча снял «умные» часы с руки и положил их на стол. Верзила благодарно кивнул и посмотрел ему в глаза. – Спасибо, что не заставили вас обыскивать. Вы можете пронести с собой ручку и ваш блокнот, а также книги. Оставить их вы не вправе, учтите.

Честно говоря, Григорьев не понимал, для чего такую систему безопасности сочетать с таким роскошным содержанием, но решил, что от местной охраны он точно не дождётся ответа. Так что показательно вывернул карманы пиджака и брюк, продемонстрировав там наличие только лишь запасных очков, расчески и старой зубочистки, покорно взял в руки блокнот и ручку, отказавшись от книг, которые предназначались не для пришельца, а чтобы коротать время в полёте на другой конец света, и под конвоем проследовал к стальной двери.

Зоам Ват Лур, сидящий у панорамного окна в удобном кресле, обернулся, когда открылась дверь из коридора-тамбура, и улыбнулся, увидев его. Эта улыбка была очень похожа на ту, которой одарил его агент Грин два года назад, только теперь Пётр видел в ней оскал хищника, готового вцепиться ему в глотку. Он судорожно сглотнул, вспомнив, как запрограммированный Ват Луром Ральф Шмидт чуть не убил его, но взял себя в руки. Не стоит казаться слабым, разговор пойдёт не в том ключе.

Григорьев подошёл к пленнику, краем глаза заметив, что пара охранников, вооружённых до зубов, остались стоять у входа.

– Захар Иванович, добрый день, – поприветствовал он того на русском языке, использовав русское имя агента.

– Пётр Григорьев? Удивлён, что вы пришли. Но всё же лучше вы, чем эти мастера допросов. Садитесь. – Зоам его не поприветствовал, но выглядел благосклонным, словно проигнорировав обращение философа, зато сделал презрительный акцент на слове «мастера», нарочито подчёркивая то, как относится то ли к профессии следователей, то ли к тому, насколько мягко и неумело они проводили допросы.

Пётр не стал ждать повторного приглашения и сел. Зоам слегка сменил позу, повернувшись телом в его сторону и показывая, что он открыт для диалога. На лице была саркастическая улыбка одним левым уголком губ, а глаза ничего не выражали. Ровным счётом ничего. И только сейчас Пётр заметил, что глаза, которые он запомнил голубыми, стали ярко-зелёного цвета.

Зоам Ват Лур молчал, не меняя выражения лица, и Григорьев понял, что тот не хотел сказать более того, что уже сказал. А значит, можно переходить к теме. Он заранее решил (хотя честнее сказать – согласовал с Джулиани), что не станет в разговоре