Дирижер был искренне рад меня видеть, сразу вывалил на бедную голову список нот, которые нужно найти и переложить в современном ключе для участия в новом проекте. Альтистка тянула за рукав в сторонку, пересказывая последние сплетни. А виолончелист норовил утащить с плеча привычный потертый кофр. Лишь флейтист молчал и смотрел на меня глазами побитой собаки. В чем же он так провинился? Я даже не пыталась понять.

Мы прошли мимо портика главного входа в левый флигель усадьбы, предъявили контролеру билеты. В Малый зал уже стекались колоритные группы желающих приобщиться к прекрасному: почему-то каждый посетитель концерта считал долгом показать увлеченность Азией и недостатка в экзотике не было. Прически с заколками в виде лис, каффы с фениксами и драконами, шелка всевозможных расцветок. Даже мелькнул халат-ханьфу. В противовес бомонду Москвы представители китайской общины, туристы и гости столицы оделись на европейский манер и теперь со скептическим интересом наблюдали, как искусство дорамы влияет на сознание масс.

Скрипку потребовали сдать в гардероб, виолончелист все же свистнул мой кофр и пристроился с ним в небольшую очередь. Флейтист увязался следом. Остальные затеяли репертуарный спор, а я прошла по фойе к бюстам Бетховена и Шопена, выполняя бесхитростный ритуал. Кто-то трет лапы моим котам, а я утираю носы композиторам.

Вдруг дирижер замолк поперек проникновенной тирады, а альтистка округлила глаза до предела, уставившись мне за плечо. Парни, вернувшиеся из гардероба, застыли соляными столбами. Интересно, у меня крылья выросли? Или кто-то гигантский и страшный напал сзади и готов проглотить?

Ответом был отзвук бяньцина, словно ветер качнул колокольчики в храме. И вкрадчивый шепот в самое ухо:

– Вот мы и встретились, А-ля! Как высокие горы и текущие реки…

Сердце сбилось, но тотчас ускорилось, будто кто-то пустил метроном в двести бит, заставляя играть в темпе престиссимо с пометкой agitato. Да куда уж взволнованнее?!

Мои плечи бережно сжали пальцы, тонкие, изысканные, фарфоровые. Я оглянулась, развернулась к Китайцу, даже не пробуя скрыть улыбку. Невозможно стоять с хмурым видом, когда улыбается Юэ Лун.

Одет в белоснежные холщовые брюки с забавными накладными карманами, футболку темно-синего хлопка и потрясающую жилетку, напоминавшую светлый фрак с оторванными рукавами. Вау!

Но сегодня наконец-то и я могла усладить чей-то взор. Вместо привычной курточки, конского хвоста и наушников – красивое светлое платье из коллекции Софи Вознесенской, приталенное, струящееся, с расшитым стразами пояском и перьями на декольте. Перчатки до локтя из небесного атласа. Волосы собраны на затылке в изящный завиток-улитку. Я сама себе нравилась в зеркалах, было даже совсем не жарко, разве что кофр путался в перьях, пока его не отняли.

Но главное – совершенно точно! – я понравилась Юэ Луну. То есть раньше была ему симпатична эксцентричная Скрипачка из парка, а теперь в миндальных глазах проявился чисто мужской огонек.

Что ж, приветствую тебя, обаятельный клин, которым вышибают любовь из вдребезги разбитого сердца.

Отвечая на вопросы Китайца, я рассказала о давней мечте посетить экзотическое мероприятие, о билетах в задних рядах балкона, о друзьях, что глазели на нас, неэстетично разинув рты.

Юэ Лун зацепил их взглядом, улыбнулся, взял меня под руку. И повел к товарищам по искусству, будто даму провожал после танца, галантно возвращая родне. Улыбнулся обольстительной чеширской улыбкой, от которой впечатлительная альтистка улетела куда-то к фрескам, украшавшим потолок консерватории. Парни держали себя в руках, даже как-то сплотились против превосходящих сил. Но китайское очарование пробило брешь и в этой стене.

– Видите ли, друзья мои! – убеждал, почти пел Юэ Лун. – Я собирался в консерваторию с другом, но, увы, друг заболел. И у меня пропадает билет. Согласитесь, что нашей общей знакомой будет лучше в пятом ряду партера, чем в толкотне на балконе. Она мечтает понять гуцинь, но для этого нужно не только слушать, нужно смотреть, обязательно! За движением пальцев, за лицом музыканта. К тому же я смогу рассказать об исполняемых песнях. Вы ее отпустите, правда? Не затаите обиды?

Мой бедный квартет под таким напором лишь смущенно топтался в фойе. А меня почему-то забыли спросить, что изрядно подбешивало в ситуации. С другой стороны, пятый ряд партера. Удобное кресло, чудесный обзор. Откуда такие билеты?

– То есть вы богатый студент? – не сдержалась я, когда Юэ Лун потащил меня прочь от товарищей, как-то резко утративших праздничный вид.

Несколько раз оглянулась на них, пантомимой изображая раскаяние. Торопливо оглядела фойе: ведь должен прийти и Обухов, у кого-то сменявший билеты все на тот же пресловутый балкон.

Юэ Лун с бесподобной улыбкой и непрошибаемым пофигизмом рушил все мои планы на вечер, подменяя минутным порывом.

– Разве я утверждал, что богатый? – рассмеялся довольный Китаец. – Я говорил, что вечный. Конечно, преувеличил немного… Вы кого-то ищете, Аля? Пожалуйста, побудьте со мной. Вы все время куда-то спешите!

Он угостил меня шампанским в буфете, умопомрачительно дорогим, познакомил, как со старым приятелем, с атташе по культуре Китая и каким-то чопорным дипломатом. Похоже, этот милый мажор был влиятелен сам по себе, без тени предков за модным костюмом.

Все любопытнее и любопытнее. Чем он занимается вне учебы? Зачем приехал в Москву? Помнится, Марго упрекала, что Юэ Лун забил на экзамен. Ну и на что же отвлекся Китаец в день моей инициации с башней?

Я прописывала в голове вопросы, явно ища оправдание. Я не кидаю товарищей ради места в пятом ряду, а расследую подозрительный факт с яркой китайской окраской. Вдруг Юэ Лун знает дракона? Вдруг поможет выйти на след?

– Среди ста цветов сливы мэй – самые благородные, среди всех инструментов цитра цинь – самый изысканный! – развлекал меня беседой Китаец. – На гуцине не просто играют, на нем совершенствуют душу и поток внутренней ци. Этому инструменту, А-ля, больше трех тысяч лет. И последнюю тысячу внешний вид не меняется! Даже мурашки по телу, правда? Недаром он под охраной ЮНЕСКО.

Мурашки действительно были, от того, как близко склонялся Китаец, обольщая меня музыкальной сказкой. От того, как прихватывал мои пальцы, накрывая узкой ладонью. Конечно, мои знания о культуре ограничивались просмотром дорам, но я помнила, какое значение в них отводилось прикосновению рук. От того, что вытворял Юэ Лун, делалось жарко и душно, хотя в зале царила прохлада.

– Есть такой термин, «циньжень», «люди циня». В Китае сменялись эпохи – Тан, Сун, Мин, Цин, а люди перебирали струны, раскрывая в музыке душу. Вот сегодня, если верить программке, мы услышим «Песню южного ветра» – одну из древнейших китайских пьес! В нашей традиции, дорогая Скрипачка, не