– Эльду? Нет! Конечно, нет! – Мужчина даже отшатнулся, будто я предложила нечто немыслимо грязное. – Эльда она не такая. Она чистая. Она меня слушает. – В его голосе прозвучала странная нежность, от которой стало еще страшнее. – Она единственная, кто по-настоящему меня понял.

Как неожиданно! Меня Эльда вообще не слушает. Может, он что-то не понял? Не буду, пожалуй, развивать эту тему.

– А те другие девушки, – настаивала я, стараясь вложить в голос не осуждение, а жажду понимания. Тянула время. Руки за спиной осторожно, сантиметр за сантиметром, пытались найти слабину в узлах. Духи сгущались вокруг меня, их холодное сияние стало чуть ярче.

«Помогите!» – взмолилась я.

– Что с ними было не так? Что они тебе сделали? – продолжала диалог с убийцей.

Йорген откинулся на спинку стула, его взгляд стал рассеянным, ушедшим в себя.

– Я пытался быть самым терпимым, Теяна, – начал он, и его голос приобрел странную, проповедническую интонацию. – Терпимым к людям. Так меня учила мама.

Он замолчал. Жилка под глазом Йоргена нервно дернулась.

– Сначала она говорила, что я должен любить отца. Любить, несмотря ни на что. Несмотря на пьяные вопли по ночам. На вонь перегара. Несмотря на, – он сглотнул, – на его кулаки. На синяки. На то, что я не мог сидеть в школе за партой, потому что был бит, а все смеялись. И смотрели презрительно, как на грязное пятно.

Кивнула, стараясь изобразить понимание. Руки за спиной отчаянно работали, пальцы нащупывали узел, пытаясь найти слабину. Веревка впивалась в кожу.

– Я пытался, – продолжал Йорген, его голос стал громче. – Много лет терпел. Был ангелом терпения. Но даже подобных мер оказалось недостаточно, чтобы простить все. Хемес был чудовищем.

– Так ты убил своего отца? – спросила тихо, не отрывая от мужчины взгляда.

«Помогите!» – взывала я духам.

– Да! – выкрикнул он, вскакивая. Его лицо вспыхнуло яростью. – Да, это был я! И он заслужил! Каждая его пьянка, каждый удар, каждый унизительный взгляд соседей – он заслужил смерть. Да что бы ты понимала! Никогда не поймешь, что значит быть грязью под ногами.

– Могу себе представить, как тебе было тяжело, – попыталась втереться в доверие, голос дрожал по-настоящему от страха и отчаянных попыток освободиться. – Одиночество, презрение, это я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! – мужчина резко шагнул ко мне, навис, его горячее дыхание обожгло лицо. – Ты ведь красотка! Рыжая как лисица. Поди никогда не знала, что такое унижение? Что такое, когда над тобой смеются, а ты не можешь ответить? Когда смотрят как на мусор? Таких, как ты, любят! Им все прощают.

– Но ты ведь тоже, – я заставила себя поднять на него взгляд, – весьма симпатичный. Умный. Начитанный.

– Симпатичный? Начитанный? – он засмеялся, и смех его был сухим, как треск сухих веток под ногами. – Если у тебя отец валяется в канаве пьяный, то никому это не важно! Если ты приходишь в школу в синяках – тебя сторонятся! Ведь никто не хочет лишний раз смотреть в лицо грусти.

– Но у тебя же была мать, – рискнула я, чувствуя, как веревка чуть-чуть поддалась.

«Духи? Это вы?»

– Мать, – Йорген усмехнулся. В уголках его губ собралась печаль. – Я любил ее. Но она… – он ударил кулаком по столу рядом, так что подпрыгнула склянка с сушеными ягодами, – ни разу! Ни разу не вступилась за меня! Ее богиня велела терпеть! Велела любить ближнего, даже если он - тварь пьяная! – Мужчина тяжело дышал. – Я терпел. Годами. А потом… устал. И стал добавлять в еду воронок. Сначала ей. Потому что она притворялась, что любит и никогда меня не слушала. Затем ему. Они виноваты! Они! Те самые люди, которые должны были дать мне все самое лучшее, а дали вот это. – Он махнул рукой вокруг.

Узел под моими пальцами снова поддался. Еще чуть-чуть. Мне нужно было совсем немного времени.

Тяни время, Тея.

– Хорошо, – сказала я тихо, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – Родители… они виноваты. Очень. А девушки? Саяна? Дочь пекаря? Остальные? В чем их вина? Они-то здесь причем.

Йорген отступил на шаг, его взгляд снова стал рассеянным, отстраненным. Он начал расхаживать по маленькой комнате, как хищник в клетке.

– Я пытался быть терпимым к порокам, – заговорил он снова своим странным, проповедническим тоном. – Как мать учила. Я понимаю, сам не ангел. Потому и не искал девственниц, святош. Нет. Я находил… ветреных. Легкомысленных. Тех, кого уже бросали. Кто уже знал горечь разочарования. Кто был… не без греха. Не ангелы.

– Не ангелы, – эхом кивнула я.

Пальцы лихорадочно работали за спиной. Веревка ослабла!

– Я честно пытался! – воскликнул Йорген, оборачиваясь ко мне, и в его глазах вспыхнул огонь фанатичной убежденности. – Утешал их, когда плакали о тех, кто их бросил! Был вежлив. Галантен. Никогда не лез с пошлостями сразу, блюл их остатки чистоты.

Он закатил глаза.

– Пытался вписать их в свою жизнь. Сделать лучше. Чище. Просвещал! Читал стихи! Рассказывал о великих книгах! Говорил, как им измениться! Найти новую себя! Истинную! Но они, – мужчина сжал кулаки, голос сорвался на визгливую ноту, – они оставались глухи к моим словам! Только трещали, как сороки! О своих глупостях. О нарядах. О других мужиках! – Он коварно улыбнулся и снизил громкость до сладкого шепота. - Зачем тогда им уши, Теяна?

Он стоял, тяжело дыша, лицо искажено безумием. - Теперь они никуда не сбегут. Они покаялись. Пускай, пришлось их заставить. Но перед самым концом трудно обмануть. Я видел в их глазах искреннее разочарование в собственных изменах и прочих пороках. Но сама посуди, разве я не очистил этот мир? В каком-то смысле я как волк, который очищает стадо газелей от больных особей. Ты же умная? Попытайся хотя бы понять. В чем я не прав?

Страх сковал меня ледяными клещами. Йоген был не просто убийцей. Он был безумным фанатиком своего извращенного «спасения». И сейчас его безумные глаза были направлены на меня.

Чтобы я теперь ни сказала, он все извратит и причислит меня к этим грешным мертвым женщинам лишь потому, что я не разделяю его мировоззрение.

Сейчас или никогда.

Правая рука была свободна! Я чуть сдвинула ее, оставляя