От Левина она вернулась с неприятным осадком на душе. Много думала о Борисе, о Моте, о том, почему только эти двое нарушителей правил видели очевидные несостыковки в нынешней истории. О том, что их ждет, если община все-таки распадется. Ведь Мирча не пощадит Матвея, вряд ли он вообще понимает что такое жалость. Соня все пыталась понять, кому нужно стравливать между собой упырей и перевертышей — две самые крупные фракции в Тальске. Остальные слабее или меньше числом — как ведьмы, например. Можно было бы предположить, что как раз ведьмы-то и хотели ослабления «конкурентов», но тогда тетке Томе было совсем не выгодно привлекать к расследованию Соню. Нет, она хотела порядка.

Оставался… Мирча? Но что ему было нужно? Чего не хватало? Власть, деньги — все это было. Предположение Левина о том, что он покрывал Бориса — просто абсурд! Уж мальчишку-то Соня знала, да он вечно в кармане влажные салфетки таскал, руки каждые десять минут антисептиком обрабатывал, а о том, чтобы вот так, жестоко и кроваво кого-то убить…

Был и еще один вариант. Вариант, который становился все более реальным по мере того, как Соня узнавала больше о собственной бабушке. Она была как-то связана со всей этой историей, она была первой жертвой — человеческой. И только о ней Соня не знала почти ничего.

Она настолько сосредоточилась на проблемах существ, что даже не заметила, как неприятности подкрались совсем с другого края. Оставшуюся часть воскресенья Соня потратила на завершение уборки в старой бане — большую часть из готовых снадобий отставила в сторону, намереваясь раздать адресатам, пока не истек срок годности. Остальное хотела выбросить — оставаться здесь она не собиралась, работать местным лекарем тоже, да и не было у Сони такого таланта. И все же совесть ее грызла — бабушка помогала им большую часть жизни, а перемен существа не любили и не умели с ними справляться. Поэтому утро понедельника было посвящено приему страждущих. И когда к обеду поток рогатых, лохматых, чешуйчатых и клыкастых истек, она поняла, что чего-то не хватает.

Марины не было.

Поначалу Соня даже не забеспокоилась — мало ли, дети заболели… Добежать через дорогу или позвонить и предупредить, конечно, можно было, но… Или, может быть, она в архиве? На прошлой неделе Марина говорила что-то о справках по генеалогии, которые готовила для предстоящей выставки — многие из местных жителей о своей родословной имели весьма смутное представление, особенно если говорить о людях. И Марина заказывала данные из других архивов, включая, кстати и дело ее бабушки — Соня сама помогала ей составлять запрос и теперь очень на него рассчитывала, надеясь получить из Грузии хоть какую-то информацию. Да, наверное, она просто еще не вернулась.

Когда обеденный перерыв прошел, а подруга так и не пришла, тревога начала расти. Летний день сам по себе не располагает к переживаниям, ну кому захочется на теплом солнышке думать о плохом? Может быть, поэтому Соня до последнего момента не предполагала ничего дурного. Ни когда переходила пыльную дорогу, ни когда открывала старую скрипучую калитку — та была незаперта, так что дома кто-то все же был. Дом тоже стоял нараспашку — и это был первый тревожный звоночек. Раскрытая дверь болталась на ветру, хлопая о стену дома — слишком громкий и неприятный звук, который ни один хозяин терпеть не будет.

А потом она почувствовала запах. Острый, сильный, он ударил в нос знакомым мускусом и тошнотворной сладостью, мгновенно окутал ее плотным коконом, пригасил пробудившийся страх, не давая убежать. Словно в кошмарном сне, игнорируя бившуюся где-то в тумане разума мысль, Соня шагнула дом.

Марина лежала в сенях — красивое «парадное» платье, купленное на распродаже в областной столице (она так им хвастаталась!) было задрано до бедер и казалось темнее, чем обычно. Черные пайетки не блестели, ярко выделяя белую, словно восковую кожу. Волосы потускнели, небрежным свалявшимся комком обрамляя бледное лицо с синюшными губами. На нем застыло изумленное выражение детской обиды, словно она даже не успела понять… Соня наклонилась, медленно протянула руку, чтобы нащупать пульс, но жилка на шее не билась, да и кожа была холодная и твердая на ощупь, словно мыло. Мертва.

Соню затошнило. Абсурдность и ужасающая реальность этой картины никак не вязались в голове с образом живой Марины — улыбающейся, наивной, слегка глуповатой…

Она искала взглядом причину смерти — шарила глазами по телу, не понимая, в чем дело, и не находила.

В доме что-то щелкнуло, загудело — посторонний звук наконец вывел Соню из прострации, впрыснув в кровь приличную дозу адреналина. Шарахнувшись назад, она выскочила на улицу спиной вперед, едва не упала, запнувшись о порог, и остановилась только, добежав до музея. В висках стучало, руки тряслись и почему-то вместо скорой она набрала номер Саида. Тот ответил не сразу, суховатое «Да» прозвучало в трубке словно издалека.

— Ты можешь приехать? — наверное, она заикалась, потому что он не сразу ее понял. — Сюда. В музей. То есть… Марина. Я ее нашла.

Глава 15

Остаток дня прошел в суете. Она кружила возле Сони, взлетала вверх громким плачем соседки, раздраженными вопросами Ильи, сиренами скорой. Укутывала тихим разговором Саида, утешающими объятиями, осторожными поглаживаниями по спине. Многозначительно приподнимала брови тетка Тома. Слышались в трубке рыдания сестры Марины — оказывается, мальчишек еще пару дней назад отправили к ней в гости и теперь временное стремилось превратиться в постоянное.

Соне выдали успокоительное и она сидела на крыльце музея, в прострации наблюдая за происходящим, непонимающе моргая на вопросы полиции. В голове билась только одна мысль — Марину убили. Убили. Убили! Это была не первая смерть в Тальске на ее памяти, но Соня впервые ощутила ее так близко и так… непререкаемо.

Саид отвел ее домой. Походя удивился, что во дворе нет Миши, но она только отмахнулась — до того ли? К сожалению, именно до ее работника всем почему-то было дело. Сначала Саид, потом явился