– Что?

– Это все равно что спать рядом с деревянной доской.

Гнев вскипел в моей крови, и я нахмурилась.

– Ну извините, – парировала я и скрестила руки на груди. – Я никогда раньше не спала рядом с парнем. – Я подвинулась как можно ближе к краю кровати, чтобы освободить ему больше места. – Я останусь здесь.

– Нет, не надо. – Он прочистил горло и придвинулся ближе, так что я почувствовала его жар.

Каждое нервное окончание в моем теле ожило от осознания того, что он прижимается к моей спине, лежит рядом со мной, мои ноги прижаты к его ногам, его твердая грудь – словно стена позади меня, а мой зад прижат к его бедрам. Когда я подумала, что больше не выдержу неловкого молчания, его рука обвилась вокруг моей талии и он прижался ко мне еще теснее. Я тяжело выдохнула.

– Так нормально? – Его голос звучал неуверенно и грубовато, и, если такое возможно, это расположило меня к нему еще больше.

Я улыбнулась про себя, накрыла его руку своей, и на сердце у меня стало легче.

– Да.

– Теперь ты можешь расслабиться, – сонно пробормотал он мне в волосы. – Это мне следует волноваться, раз ты каждую ночь спишь с кинжалом под подушкой.

Я избавилась от неуверенности, и мои мышцы расслабились, хотя стук сердца все еще отдавался в ушах. Но теперь, когда он был рядом со мной, все казалось естественным. Как будто так было всю нашу жизнь.

– По крайней мере, я готова к тому, что кто-то вломится в мою комнату посреди ночи, выглядя, как мародер из пустыни, – парировала я.

Его смешок донесся до меня, и я закрыла глаза, чувствуя, как вибрация проходит сквозь тело.

– Мародер из пустыни? Это звучит довольно эффектно.

У меня вырвался смешок, который резко оборвался, когда он стал подушечкой большого пальца водить по внутренней стороне моей руки. У меня внутри все перевернулось. Но это было медленное, приятное прикосновение, которое успокаивало и не было похоже на то, что он пытался что-то спровоцировать. Я расслабилась, прижавшись к нему, и между нами воцарилась долгая и непринужденная тишина. Его дыхание стало ровным, его рука мягко легла на мою талию. Мои веки стали тяжелеть, но я хотела еще немного продлить этот момент, чтобы насладиться этим чувством, ощутить, как его руки впервые обнимают меня.

Я была уверена, что он уснул, пока он не сказал:

– Спасибо, Дани.

Двадцать пять

– Расскажи мне все. – Как только повозка тронулась, я накинулась на Нур, пытаясь выбросить из головы мысль о том, как Мазин прижимает мою руку к своим губам.

– Что ж, пока ты строила влюбленные глазки Мазину, я собрала кое-какую полезную информацию. Охрана во дворце просто ужасная. Мне удалось добраться до кухни и посплетничать с кухарками.

Мы наехали на ухаб на грунтовой дороге, я откинулась назад, и облако пыли, поднявшееся за нами, заставило Нур закашляться и протереть глаза.

– Что ты узнала? – Я не стала дожидаться, пока она придет в себя. Мне не терпелось вернуться к плану. Вернуться к реальности. Вернуться к тому, чтобы ненавидеть Мазина. Я чувствовала, что вхожу в привычное русло, и проклинала себя за то, какую власть он, казалось, имел надо мной.

– В городе есть группа мятежников, – сказала Нур, все еще вытирая глаза от грязи, – которые сражаются против императора Вахида и называют его узурпатором. Они вызвали серьезные проблемы по всему Басралю, но, по-видимому, Вахид попытался подавить их, пресекая все протесты.

– Отсюда и его сегодняшнее ужасное представление. Анам упоминала нечто подобное: что недавно была акция протеста, которая переросла в кровавую бойню. И Мазин был там.

Нур кивнула:

– Да, Мазин там был. Мятежники хотели свергнуть Вахида и лишить его контроля над зораатом в империи. Они говорят, что ему не место на троне, что он просто достался ему от джинна.

– Не слишком оригинальный аргумент, – сказала я, глядя в окно на словно окрашенные в красно-золотой городские улицы вокруг нас.

Легкий ветерок от скорости, с которой мы ехали, развевал мои волосы; я наблюдала, как люди с любопытством оборачиваются на нас. Большинство в страхе прятали головы и разбегались по улицам, едва заслышав шум повозки. Ну конечно, как только они осмеливались протестовать против чего-либо, император сжигал их заживо. Вахид обещал свободу, выбор, выход из нищеты. Вместо этого сила джинна развратила его.

– Сам Вахид рассказывает историю о том, что зораат ему подарил джинн. Он просто делает вид, будто по этой причине его избрали править, хотя на самом деле он настолько развращен магией незримого, что захотел тотального контроля.

Я размяла пальцы, думая о последней дозе зораата, которую приняла сегодня утром. Я подумала о черной ниточке силы, вьющейся вокруг моего пальца, как змея под кожей. Я даже не была уверена, была ли она реальной, но, если я не буду осторожна, жадность Вахида может настигнуть и меня. Мне нужно было помнить, что во всем этом круговороте я не могла позволить силе джиннов захватить и меня.

– По крайней мере, мы с тобой согласны с позицией повстанцев, – рассудила Нур и тоже повернулась, чтобы посмотреть на город.

Ветер трепал кончики ее коротких кудряшек, и в лучах послеполуденного солнца она выглядела более юной. Что-то в ней изменилось, что-то, чего я не могла понять. После ухода из дворца она казалась немного более сосредоточенной, и я подумала, не заставило ли ее пребывание в доме Вахида вспомнить о Суме.

– Я думаю, для нас это возможность, – продолжила она.

– Ты имеешь в виду работать вместе с ними? С повстанцами? – Я откинулась на спинку плюшевого сиденья и скрестила руки на груди.

Это была хорошая идея. Семена вражды уже были посеяны, нам оставалось только удобрить их.

– Или, по крайней мере, помочь их делу. Они хотят того же, что и мы, – увидеть падение этой империи лжи. – Она засомневалась и посмотрела на меня.

Я заметила ее замешательство:

– Что такое?

– Мы также можем использовать зораат… другими способами. Способами, которые Вахид не предвидит.

Я оглянулась на улицы, мимо которых мы проезжали. На коленях стояла мать, прижимая к себе ребенка, который казался больным. Она горестно причитала, взывая о помощи. Люди проходили мимо нее, ничего не делая, оставляя ее на произвол судьбы. Я подала знак кучеру остановиться и вручила ему мешочек с монетами, чтобы он отдал их женщине. У императора были ресурсы и власть помогать людям, но он предпочел этого