— И что это за представление? — поправляю перекосившуюся дубленку. — Чего бесишься?

— А как не беситься, Снежана, если ты ведешь себя, словно бестолковый ребенок? Убегаешь из дома, никому ничего не сказав, мать вся извелась, волнуясь за твою шкуру. Что с твоим телефоном?

У меня от изумления и легкой обиды приоткрылся рот.

— Разрядился он! То есть, так, да? Я для тебя всего лишь бестолковый ребенок? — возмущенно вскидываю на наглеца голову. — Бестолковый?! То есть, я, по-твоему, дура без мозгов, так?

Картен морщится, словно лимон кислый жует.

— Я не то имел в виду, Снеж, не передергивай.

— А я не передергиваю, я повторяю твои же слова, точь-в-точь.

— Я никогда не считал тебя дурой.

— А бестолковым ребенком, значит, считал. Весело, что.

У Дина вот-вот пар из ушей повалит, а морда по-прежнему непроницаемая, холодно-убийственная, как и всегда. И вот я понимаю: другой на моём бы месте уже обделал штанишки, вон – Ульяна бледная как полотно и Адриан тревожно хмурится, а я монстра этого не боялась никогда.

— Короче, Дин, какие ко мне претензии? Я всего лишь съездила к подруге, а что не предупредила домашних, так я девочка уже большая, мне двадцать три, не пятнадцать, да, чтобы кого-то предупреждать, вот если бы я собиралась куда-то на несколько дней, тогда бы и предупредила. Что-то ещё?

Оборотень по-прежнему непроницаем, в зелено-желтых красивых глазах — дичайший холод, колкий, порезаться можно, только фонит от него растерянностью, досадой и тоской, да так, что самой выть хочется, и вот, как обычно, не понимаю, почему я его так крепко чувствую, ладно, если бы парой мне был, так нет же! Не пара!!! Мой зверь к нему равнодушен, спит вон и в ус не дует, и насрать на вкусный запах властности, опасности и суровой дикости с нотками крови и могильного холода.

Вздыхаю, поднимаясь с лавочки и оказываясь лицом к широкой груди:

— Если молчишь, то претензий, как понимаю, больше нет. Я пойду. Мне домой пора. Мама заждалась. Сам сказал.

— Со мной поедешь. До дома подвезу.

Скрежещу зубами.

— Нет, — вскидываю голову к колкой зелени.

Картен хмурится.

— Я тебя не спрашивал.

— А кто ты мне такой, Дин Картен, чтобы решать что-то за меня? — тычу пальцем в монолитную грудь, черт, хоть бы палец не сломать. — Кто ты мне такой, Дин Картен, чтобы лезть в мою жизнь? Кто ты мне такой, Дин Картен, чтобы следить за мной? М?

Он каменеет, взгляд такой, какого я ещё никогда не видела, и вот тогда мне на секундочку становится страшно.

— Верно, — шепчу одними губами. — Никто. Ты мне никто – Дин Картен. Ни брат, ни друг, ни уж тем более предначертанный, так… Ах…

Этой машине для убийств надоело выслушивать меня, и он просто вздернул меня на плечо задницей кверху. Спасибо, хоть не шлепнул по ней.

— Ты права, тебе я никто. Но друг твоей семьи. И обещал твоей матери, что доставлю тебя домой в целости и сохранности. На этом всё, Снежана.

— Ненавижу тебя, — шепчу тихо, собственно, совершенную ложь. Картен вздрагивает и по-прежнему продолжает шагать ледоколом к черной тачке. Вижу чету Фоксайров и весело машу рукой, делаю жест Льяне о созвоне, та медленно кивает и, видно, втайне надеется, что я всё-таки не позвоню.

Наивная.

Теперь, теперь вот точно, я решила окончательно. Сам виноват. Сволочь.

Глава 7

Затащив меня в машину, бессовестный оборотень мягко застегнул на мне ремень безопасности, дернул, проверяя крепление, и сел за руль. Напоследок жестом попрощался с Адрианом, завел мотор, выгоняя тачку на дорогу. Мою ласточку, как понимаю, потом пригонит кто-то из его команды, главное, чтобы к этому вечеру, впрочем, на крайний случай папину возьму. Молчим. Правда, недолго.

— Снеж, что с тобой происходит? — тихо спрашивает у меня.

— А что происходит? — смотрю в окно. — Ничего не происходит, кроме твоего отвратительного ко мне отношения.

Краем глаза замечаю, как Картен мрачно поджимает губы.

— Ты не права, я хорошо к тебе отношусь и даже больше.

— Ну, да, конечно, — бурчу язвительно. — По-твоему, выставлять меня истеричной малолетней неразумной идиоткой — это хорошее отношение? Интересно.

— Я не имел никогда цели обидеть тебя, мне жаль, если я когда-то задел твои чувства.

Хмуро кошусь на оборотня.

— Что я сделал не так? Почему твоё ко мне отношение изменилось?

Вдоль позвоночника холодок.

— Ещё полгода назад мы тепло общались, вместе отдыхали. Когда всё пошло по… не так?

А вот про наше время упоминать не следовало. В глазах защипало, в груди щемит. Когда? Может быть, тогда, когда я увидела виснущих на тебе баб! Обвешивался ими, как игрушками на елку, и довольный ходил. Фу. Аж тошнит.

Ничего такого говорить не стала, вот ещё, подумает: ревную тут его, только жалости мне не хватало для полного счастья.

— Снеж… — его широкая ладонь поверх моей, переплетает наши пальцы, а я уже в таком состоянии, что просто вот сейчас сорвусь и разрыдаюсь.

— Не трогай меня, ладно? — зло скидываю наглую конечность. — Не надо.

Картен прикрывает длинные ресницы, дергается кадык, он медленно кивает.

— Хорошо, будь по-твоему. Если захочешь поговорить, ты знаешь мой номер.

Между строк: когда повзрослеешь для нормального разговора. Гад.

— Только прошу, Снежана, не вздумай творить глупости. По-хорошему прошу. По-плохому тебе не понравится.

От всплеска адского адреналина меня аж подбрасывает. Такого он никогда мне не говорил. Никогда. Потрясенно гляжу на убийственно спокойного оборотня и понимаю: по-плохому мне… понравится. Сглатываю и отворачиваюсь вновь к окну, в отражении ловя кривую усмешку Картена. Гад. И всё-таки он у меня гад. И жаль, что не предначертанный. Если бы мы были парой, до дома бы не доехали или опоздали как минимум на несколько часов, потому что этот оборотень показывал бы своей своенравной паре, что такое… по-плохому. И почему меня это так заводит? Вот точно позорище.

Ноздри Картена трепещут, лицо принимает хищное выражение, меня снова подбрасывает, колет всё тело и особенно низ живота иголочками и тянет истомой. Я понимаю, что дёргаю опасного хищника за усы, но это физиология, с которой ничего не поделаешь.

…Мы въезжаем в наш частный сектор.

— Как же