— Да не говори… Даже в аквариумных магазинах недобор. А ещё на безработицу жалуются.

— А чего мы стоим? — спохватилась Ева.

— Такси ждём.

Ева поникла. Потом решительно вскинула голову.

— Нет! Не отдам я его на птицефабрику! Домой заберу.

— Угу. Вот тебе родители спасибо-то скажут.

— Значит, на работу! Амалия Леонидовна сказала, что я могу считать, что уже принята. Петух станет фишкой её салона. Ему можно привязать на шею бантик, и посетительницы будут восхищаться.

— Непременно. Особенно когда петух будет кучи наваливать.

— Ну, блин! — Ева топнула ногой. — Почему тебе обязательно надо всё испортить?

— Да я-то при чём? Это ты собралась тащить в салон красоты неприученного к лотку петуха.

Рядом с нами остановилось такси. Глаза Евы стали совсем печальными.

— Ладно, — сжалился я. — Сейчас попробуем провернуть одну штуку. Я, конечно, ни в чём не уверен, но вдруг сработает.

В Зоологическом центре я был около года назад. Встречался тогда с девушкой, на шею которой мать повесила младшую сестру. Разница в возрасте у них была лет двадцать. Сестра, соответственно — совсем мелкая. Долго мы не встречались, разошлись через пару месяцев. Сестра тут была ни при чём, зоопарк тоже, просто так получилось. Неважно, в общем. Суть та, что устройство зоопарка я себе более-менее представлял. И помнил, что часть помещения называется «Сказочный уголок».

На одном вольере было написано «Курочка Ряба», и внутри ходили куры, на другом «Три поросёнка» и хрюкали поросята, ну и так далее.

В помещение мы прошли в призрачном мире. Без проблем купили бы билеты, но охранник на входе заставлял открывать сумки. Переноской с петухом однозначно заинтересовался бы.

Вернувшись в реальный мир, я немедленно устремился в гости к сказке. И убедился, что «Курочка Ряба» никуда не делась.

За проволочной сеткой по соломе важно бродили куры, из угла на них посматривал крупный белый петух. Детей и родителей рядом с вольером не наблюдалось. Куры, видимо, не самые интересные создания. И оттого, что ты напишешь на вольере «Курочка Ряба», нести золотые яйца в прыжке не начнут.

— Присматривай тут, — понизив голос, сказал я Еве.

Перешел в призрачный мир и с переноской подмышкой шагнул сквозь проволочную сетку. Чтобы вытащить петуха, пришлось естественно, возвращаться в реальность. Я поставил переноску на солому и присел на корточки рядом. Чуть не выругался вслух — задвижку на переноске заело. Ну, понятное дело, когда ж ещё заедать, если не в самый ответственный момент!

— А что дядя делает? — услышал я детский голос.

Обернулся. На меня круглыми глазами смотрела девочка лет четырех. Она дергала за юбку мать. Женщина тоже обернулась. Неуверенно сказала:

— Дядя кормит курочек. Им же надо кушать.

— Дядя прошёл не через дверь! — объявила девочка. — Он сначала был тут, а потом уже там.

— Ну что ты такое говоришь? Как он может быть сначала тут, потом там?

В этот момент я наконец-то выпустил петуха. Птица нервным движением выскочила на свободу, отряхнулась и, гордо расправив гребень, двинул по направлению к курам. Из-за угла выскочил с выпученными от возмущения глазами белый петух.

Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень…

— Мам, смотри, курочки играют! — радостно завопила девочка, указывая на начавшуюся битву света и тьмы в отдельно взятом курятнике.

Воспользовавшись тем, что мнение публики всецело переключилось на устроенный мною спектакль, я вновь переместился в призрачный мир и подошёл к Еве.

— А что они вообще скажут, когда поймут, что у них левый петух? — спросила Ева.

— Что-нибудь непечатное.

— Как они это объяснят вообще?

— Знаешь, Ева, вот тебе один из важнейших уроков взрослой жизни, в которую ты сейчас вступаешь, оставив позади школу. С тех пор, как ты спихнул проблему на других людей, это уже их проблема. Прекращай о ней думать, освободи голову для чего-нибудь прекрасного.

— Угу. Это тебя в отеле так научили?

— Куда им. Это в аквариумном магазине.

Тут я задумался об аквариумном магазине. О грустном Никите, который лишился Изольды и теперь вынужден регулярно выплачивать мне зарплату. О радостном Олеге, который теперь обслуживает всех моих секретных и не очень клиентов. И почувствовал какой-то укол сомнительной ностальгии.

Впервые с тех пор, как я сделал свой окончательный и бесповоротный выбор в пользу видящих, меня коснулась тень сомнения. Синдром самозванца запустил щупальца в голову, и по этим щупальцам потекло: «Кем ты себя возомнил? Да тебя выпнут через неделю, потому что у тебя на лбу написано: „Обычный, бесперспективный“, договор с Даниилом Петровичем расторгнут, и ты вернёшься к Никите, будешь начинать с самого начала, будешь ползать на коленях, вымаливая хоть каких-нибудь клиентов».

— Что-то мне эта ваша взрослая жизнь, в которую я вступаю, вообще не нравится, — заявила Ева, вторя моим мыслям. — Пока в школе училась, не знала, как от неё отделаться. А теперь… То петухов подкидываю, то в подземельях кровью стены мажу. И вообще, связалась с какими-то городскими сумасшедшими…

Наши с Евой взгляды встретились, и я вдруг с пугающей ясностью понял, что наши отношения сегодня совершат стремительный скачок. Мы перейдём ту грань, за которой ещё можно оставаться просто коллегами.

Мы вместе нажрёмся.

— Лихо, молодой человек, лихо, — послышался тихий, но какой-то надсадный голос.

Старики нередко так говорят. С возрастом, видимо, что-то делается с голосовыми связками.

Я повернул голову и увидел такого божьего одуванчика. Дедушке было явно хорошо за восемьдесят, он был начисто седой и едва заметно горбился, но трость не носил. Это меня порадовало. О трости у меня остались неприятные воспоминания. От одного только вот такого воспоминания сразу голова заболела…

— Много чего я на этой работе видел, — продолжал старичок, — но чтоб средь бела дня петухов подкидывали — это в первый раз. Чайку, может?

— Спасибо, но мы торопимся, — ответила Ева.

— Ну тогда я вас охране заложу.

Вот это уже был серьёзный аргумент.

— Вы нас шантажировать будете? — спросил я.

— Ой, ну придумал! — Старичок засмеялся. — Шантажировать… Скучно мне, деду! Составили бы компанию, что ли.

— Ладно, чего там, — посмотрел я на Еву. — Пошли, чайку дёрнем.

— Мстислава ругаться будет, — надулась та.

— Ну, поругается, ей не привыкать.

— Тоже верно, — кивнула Ева.

И старичок