По лицу Уны катились крупные слёзы, задерживались в ямочках на щеках, в складках улыбчивого рта, сейчас искажённого в болезненной гримасе, беззвучно капали с массивного подбородка. Глаза Рин были покрасневшими, но сухими.

– После ветеринара ей вроде стало получше. Но утром Рин нашла её уже… такой, – шепнула мне Верба хриплым от слёз голосом. Затем обратилась к Уне и Рин:– Вы отдадите её Ловцу?

– Думаю, это будет самым правильным реше… – начала было Уна.

– Нет! – рявкнула Рин непривычно резко, зло. – Мы похороним Тарахтелку нормально.

– Сейчас холодно. Земля могла снова… промёрзнуть, – заговорила Уна. Её голос звучал глухо, как из глубокой бочки, – можно пока уложить её в какую-нибудь ко… коробочку. И оставить в морозилке в подсобке.

У Рин, похоже, не было сил спорить. Она закатила глаза к потолку, где скорчились и почернели искусственные цветы, будто подпалённые зажигалкой, а потом просто кивнула. Я попытался придумать слова утешения, но все варианты звучали глупо и бессмысленно даже в голове, так что озвучивать их точно не стоило.

Сказав просто «соболезную», я оделся и пошёл домой. Снаружи действительно похолодало: на лицо садились редкие колючие снежинки, а ветер продувал весеннюю куртку насквозь.

Я поймал себя на том, что даже не знаю, какой сегодня день недели. Ушёл в бар я в среду вечером. Радуга сказала, что Тарантеллу нашли утром. На улице светло. Сейчас позднее утро четверга? Я включил мобильник, который вырубил почти сразу, как зашёл в петли. Кара советовала всегда так делать, потому что в Ловце все гаджеты сходили с ума, особенно если забраться глубоко, а потом ещё долго глючили. Могли и не восстановиться вовсе. Она ещё рассказала, что у Грифона было хобби принимать «петельные» звонки, особенно после того, как принимал другие подарки Ловца в виде сомнительных напитков. И даже члены группы не хотели знать, кто ему там звонил и что рассказывал.

Смартфон несколько раз сонно моргнул, прежде чем загрузиться, и паутина трещинок в углу на миг показалась мне пёстрой и изменчивой, как нити Ловца. Как я и думал – четверг, полдень. Наверное, Кара, Радуга и Верба тоже недавно вышли из петель, вряд ли они оперативно прибыли на проводы кошки, сорвавшись с учёбы. Кстати, учёба, чтоб её… Я посмотрел расписание и прикинул, что как раз успею на третью и четвёртую пары.

Остаток дня, да и вообще все следующие сутки прошли как во сне. Домой после института идти не хотелось, поэтому я гулял по району до самой ночи, несмотря на холод. Заскочил домой, чисто чтобы поспать, а утром наскоро запихал в себя пару бутербродов и снова побежал на учёбу, чуть не опоздав. С мамой мы так и не пересеклись, но это и к лучшему. Не то чтобы я действительно хотел сохранить хорошую посещаемость, просто нудёж лекторов и ноющая боль в руке от бесконечного конспектирования помогали не думать о последних событиях.

В субботу гулял с раннего утра. Но вот я снова дома. Как только зашёл в квартиру, в глаза бросился незнакомый чемодан. С чего бы маме покупать новый чемодан? Мы вроде не собирались ни в какую поездку. Пока я разувался, в коридор выскочил Док:

– О, привет, Палочник. Сейчас уберу в комнату, чтоб не мешал.

В мою голову закрались неприятные подозрения. Я гнал их из последних сил, пытаясь убедить себя, что всё неправильно понял:

– Вы с мамой куда-то собираетесь?

– Наоборот, он уже, так сказать, разбирается! – сообщила мама, выглянув из кухни. И пояснила, чтобы точно не осталось сомнений: – Он теперь здесь живёт.

– А с его квартирой что стряслось? – Я демонстративно обращался к маме, а не к Доку. – Пожар? Потоп? Землетрясение?

Док быстро взглянул на меня, на неё и молча утащил чемодан в мамину комнату. Я проводил его взглядом: подбритый снизу затылок, клетчатая рубашка оверсайз, сине-бело-голубые носки с геометрическим орнаментом и надписью характерным шрифтом «Молоко сгущённое». Похоже, он специально выбрал для сегодняшнего знаменательного дня самые идиотские носки в своём гардеробе. Я воспринял это как личное оскорбление, как брошенную к ногам перчатку.

– Как ты мог бы заметить, если бы сам зарабатывал, – мамин тон голоса стремительно леденел, к лицу примёрзли остатки улыбки, – цены растут быстро, а зарплаты остаются прежними. Поэтому мы посоветовались и решили, что можем жить в одной квартире, а вторую сдавать. А переселить одного человека проще, чем двух.

– Очень здорово решили! – воскликнул я с притворным энтузиазмом. – Прямо настоящий бизнес-план! Я бы, наверно, тоже его одобрил, если бы меня пригласили поучаствовать в обсуждении.

– О, так ты хочешь обсудить, кто будет жить в квартире, за которую я выплатила ипотеку, где я оплачиваю коммунальные услуги, где я на свои деньги сделала ремонт?! – Она пересекла коридор тремя стремительными шагами и оказалась прямо передо мной. Я отвёл взгляд. – Хорошо, собираем экстренный совет. Я считаю, что совершеннолетний зажравшийся разгильдяй, который где-то шляется сутками, пытается навязать мне, с кем жить и с кем спать, здесь жить больше не будет!

Я открыл рот и снова закрыл. Так и не заставил себя поднять глаза. Наконец выдавил едва слышно:

– Прости… Я забылся и…

– …И теперь идёшь собирать свои вещи, чтобы свалить отсюда максимум через полчаса.

– Я не…

– Можешь не собирать, – она развела руками, как будто говорила о чём-то само собой разумеющемся, – тогда они останутся у меня, и всё ненужное я выброшу. Но я бы всё-таки не хотела, чтобы даже после ухода ты доставил мне лишние хлопоты.

Это ещё не было криком, просто повышенный тон. Но я почувствовал, что грань, отделяющая её от истерики, тонка, как мыльная плёнка. И если скажу ещё хоть слово, последует взрыв.

Если честно, я до последней минуты ждал, что она меня остановит. Вот-вот возникнет в дверном проёме моей комнаты, потом последуют крики, упрёки, долгие часы нотаций… Но я ошибся. Паспорт, зарядные устройства, почти пустой кошелёк, несколько шмоток, расчёска, зубная щётка и даже бритва уже были засунуты в рюкзак, а в квартире всё ещё стояла