или собственные думы. Потом ее руки медленно, как в трансе, поднялись к застежке на спине.
Искупнуться решила?
Я резко отвел взгляд, почувствовав неожиданный жар на щеках и шее.
Неприлично. Не по-джентльменски. Она была далеко, детали терялись в расстоянии, но сам жест… сама его интимность… Я стоял, сжимая в кармане брошь до боли, слушая навязчивый шум реки, стараясь не представлять, что происходит там, на берегу.
Через несколько мгновений джентльмен во мне проиграл.
Поднимая глаза с камней под ногами, я увидел: платье уже лежало цветным пятном на темных, нагретых солнцем камнях. Тея стояла в одной тонкой, светлой сорочке.
Полотно, мгновенно промокло от брызг и, прилипнув к телу под палящими лучами, стало почти прозрачным. Оно облегало девичью фигуру со смущающей откровенностью, обрисовывая каждый изгиб – хрупкие линии плеч, высокую грудь, тонкую талию, мягкую округлость бедер, стройность ног.
Вода, достигавшая щиколоток, блестела на бледной коже. Травница сделала шаг вперед. Вода сомкнулась вокруг лодыжек, затем поднялась до икр, цепляясь за тонкую ткань.
Купаться в сорочке? Мозг отчаянно сопротивлялся очевидному, ища рациональное объяснение.
Нет. Не может быть.
Не она. Не эта девушка с огнем в глазах.
Но травницы шла дальше. Глубже. Вода уже хлестала ей по коленям, бедрам - Теяна не останавливалась, не оглядывалась, двигаясь с какой-то роковой решимостью. А как будто шептала себе под нос.
Течение здесь было коварным. Подводные камни, скользкие от мха, поваленные коряги, стремительный напор после недавних дождей. Один неверный шаг…
Она не купается.
Мысль вонзилась в сознание, как ледяной кинжал, пронзая все сомнения. Она идет топиться.
Кто?! Кто посмел довести ее до этого?
Что случилось? Что сломало ее дух? Оскорбили? Испугали? Сломили?
Неужто этот «маленький плюгавенький»?
Мысли метались, как перепуганные птицы, но тело двинулось сами.
- Теяна, стой! – крик вырвался из пересохшего горла. Я бросился бежать вдоль берега к тому месту, где девушка вошла в воду.
Я забыл и про руку, и про все остальное.
Камни скользили под ногами, ветки хлестали по лицу, царапая кожу.
Богиня ее не получит. Только не такую живую девицу. С задорным взглядом, смелым сердцем. Кто же знал, что и такие люди порой под давлением каких-то безумных мыслей могут желать прервать свою жизнь.
Я видел, как течение подхватило травницу. Она сделала еще шаг и исчезла в пучине вод. Только медное пятно волос мелькнуло среди пены, как последний отсвет гаснущего костра.
Вот дура!
Я нырнул, не раздумывая. Ледяная вода ударила, выбив воздух из легких. Боль в руке взорвалась белым огнем, пронзив все тело.
Вот зараза!
Течение швырнуло о скользкий подводный камень, я оттолкнулся, отчаянно работая здоровой рукой и ногами сопротивляясь напору стихии. Глаза, залитые мутной, зеленоватой водой, выискивали травницу.
«Там!»
Ее сорочка, бледное пятно в полумраке глубин, зацепилась за торчащую корягу, замедлив на секунду страшный путь вниз по течению. Я рванул вперед, из последних сил, игнорируя боль в руке. Пальцы руки вцепились в мокрую ткань, нащупали тонкую девичью руку, затем плечо. Обхватил ее за талию и прижал к себе.
Как бы самому теперь не сгинуть.
Мы вынырнули вместе. Я, втягивая в легкие воздух. Она – безжизненно повиснув в моих руках. Голова травницы запрокинулась, мокрые пряди слиплись на мертвенно-бледном лице.
Каждый гребок отдавался адской болью в раненой руке, каждый толчок ногами давался через силу, сквозь ощущение свинцовой тяжести в конечностях. Течение рвало нас, пытаясь утащить обратно в холодную пучину, вода хлестала в лицо, заливала рот и нос, слепила.
Я боролся, стиснув зубы, мысленно взывая ко всем богиням, которых только знал – лишь бы дали сил добраться. Наконец, мои сапоги нащупали нащупали опору. Я потащил девичье тело, спотыкаясь, падая на колени, поднимаясь снова, по мелководью, потом на берег, подальше от течения.
Теяна лежала на спине на жестких камнях. Бледная, как мраморная статуя под луной. Волосы, темно-медные от воды, раскинулись вокруг головы мокрыми космами. Глаза закрыты. Губы синюшные, холодные.
Ну, и зачем ей все это? Дышит хоть?
Нет.
Я перевернул ее на бок.
Сегодня ты не умрешь.
К чему тогда? К чему тогда я так старался?
Откроешь глаза свои бесстыжие и ответишь мне за все это.
Сколько ни стучал ей в спину как грешник у врат рая, не было мне ответа.
Уложил девушку на спину, запрокинул голову, открыв бледную шею. Сделал глубокий вдох и прижался к ее холодным устам. Выдохнул. Ее грудь не шевельнулась.
Повторил. Снова.
- Прошу, Теяна, открой глаза. Ты должна жить.
Какое-то время тишина казнила хуже, чем крики, пытаемых ведьм.
И вдруг… Под моей ладонью – слабый толчок. Едва уловимый. Потом – резкий, судорожный вдох. Травница закашлялась мучительно, ее тело выгнулось дугой. Вода хлынула изо рта на землю.
Камень с плеч.
Я держал ей волосы, пока она отхаркивала воду точно кошка, наевшаяся собственной шерсти. Ее бледное, мокрое лицо, не выражало сожалений о содеянном.
Мое сердце колотилось, как бешеное.
- Ну, что жива? – прошептал я. Рука сама потянулась, отводя мокрые пряди с ее лба, касаясь холодной кожи.
Притянул мокрое тело к себе, обвив здоровой рукой, прижал к своей груди так крепко, как только смел. Щекой прильнул к ее мокрым волосам.
- Все… все хорошо, – шептал ей для успокоения. – Хорошо, хорошо. Теперь все хорошо. Я здесь. С тобой.
Глава 20
Теяна
Сознание вернулось болью, заставившей меня выгнуться дугой, кашляя, давясь, выплевывая речную воду. Она была ледяной, грязной, с привкусом тины. Жгла горло, нос, легкие.
Воздух. Я втягивала его с хрипом, каждое движение ребер было пыткой. Обрывки памяти врезались в мозг, как осколки: рев воды, удушающая темнота, ледяные пальцы глубин, сжимающие горло.
Не вышло. Все зря.
Веки, тяжелые, как свинец, дрогнули и открылись. Ослепительный полуденный свет ударил в зрачки, заставив зажмуриться. Я моргнула, слезы выступили на ресницах, размывая мир. И когда зрение прояснилось, увидела мужское лицо. Над самым моим. Так близко, что его дыхание смешивалось с моим.
Мокрые, черные как смоль пряди волос прилипли ко лбу и вискам. Глаза как буря над морем, полная молний.
Эшфорд.
Черты, обычно такие сдержанные или насмешливые, отражали сейчас несвойственное мужчине волнение и заботу. И кажется радость.
Чему он радуется там?
Капли воды стекали по его скулам, оставляя мокрые дорожки на щеке, словно слезы.
Я чувствовала тепло ладони сквозь одежду. Мои губы горели странным, смущающим жаром. Они помнили твердость мужских губ. Это было интимно