Просто вот. По привычке.

Работа…

Работа-работа…

Снаружи приплясывал рыжий Владик, которого взяли полгода тому, якобы в помощь, но скорее всего смену готовили. Владик был молод и голоден, и хотел красивой жизни, которую ему обещали. Вот только пока он не настолько увяз, чтобы допускать его к местным секретам.

Дело времени.

— Охренеть… ну у тебя и видон, — Владик подставил плечо. — У тебя кровь идёт!

— Да? — Витюгин потрогал нос. И вправду кровил. — Ничего. Это… не помню ничего.

— Ха, никто ничего не помнит. Пошли к доктору.

— Да нет. Сейчас перестанет.

— Всех велено. Ты это…

— Погоди, — Витюгин запнулся и едва устоял на ногах. — Сейчас. Продышусь… сидел… смотрел… камеры писали. На третьем участке… пошла… рябь пошла… сбой.

— На третьем? — рядом с Владиком возник Вахряков, ещё более злой, чем обычно. Вообще Витюгин вдруг подумал, что никогда-то не видел Вахрякова не то, чтобы радостным, но даже спокойным. И теперь тот щурился, вглядываясь в глаза, будто пытаясь высмотреть что-то этакое…

— На третьем. Сперва. Потом… внутренние… голова, извините, болит. Я вдруг… я не хотел, а потом уснул. Не знаю, почему… и вот… я…

В голове зашумело и, кажется, Витюгин отключился, если перед глазами вдруг появились начищенные ботинки.

— И этот… — Вахряков наклонился. — Так… тащите его к доктору. Ты, рыжий… записи поднять сумеешь?

— Постараюсь. Если система не легла, то…

— Постарайся. А ты давай, очухивайся… чтоб вас всех… ну, Евгеньевич, падла, только приди в себя, я тебе сам яйца откручу… экспериментатор хренов.

Странно это.

Очень странно.

[1] Таракан сидит в стакане.

Ножку рыжую сосет.

Он попался. Он в капкане

И теперь он казни ждет.

Таракан, Николай Олейников

Глава 8

Где речь о мыслях, действиях и подростковой дури

Лошади спотыкались, но не сбавляли темпа

О тяжкой жизни лошадей в литературе

Ульяна посмотрела на Стасика.

И на девушку, которую уложили на соседнюю кровать, в очередной раз произведя перестановку в доме.

— Марго… она… она такая… — Элька заломила руки. — Ей, наверное, в больницу надо.

И Стасик, и Марго выглядели так себе. Но если Стасик казался просто приболевшим, то Марго производила впечатления человека, который вплотную подобрался к черте. Она даже не исхудала, словно истаяла изнутри, сделавшись какою-то полупрозрачной.

— Нельзя ей в больницу, — произнесла бабушка. — Иди-ка, детонька. Тут уж наше дело. Ляль, принеси воды. А ты, Улечка, давай. Не устала?

— Не знаю.

Наверное, устала. Она помнила, как творила магию, которая была очень странной и нелогичной, не поддающейся расчётам, хотя всегда говорили, что главное в магии — это расчёт и точность. А Ульяна просто пожелала… и потом она ещё немного пожелала, чтоб сны не были злыми.

Чтобы в них, раз уж так получается, исполнились заветные желания.

Чтобы…

А пожелав, уснула сама. И проснулась уже в автобусе, причём, её обнимал Мелецкий. И его огненная сила окутывала Ульяну тёплой шалью. Эта сила и не давала замёрзнуть.

Так они и ехали.

А потом приехали и вот теперь в доме оказались.

— Это хорошо, — сказала бабушка и, развернув Мелецкого, велела: — Иди-ка. И Васеньку вон возьми. И братца своего… за Никиткой опять же пригляньте.

— Почему хорошо? — Ульяна подавила зевок.

— Потому что у любой силы край имеется. И его надо чувствовать, чтоб себя не потерять. Ведьмовская тем и опасна, что не ты над ней хозяйка.

— А она надо мной?

— И она не над тобой. Это как река внутри, — бабушка откинула прядку с бледного лица, но девчушка даже не шелохнулась. — Вода сама по себе течёт, но ты можешь взять столько, сколько зачерпнуть сумеешь. И удержать. Зачерпнёшь слишком много, тогда-то и черпак обломится, и сама в эту воду ухнуть можешь. Станешь частью реки.

Какие-то ассоциации нехорошие возникли о том, как люди частью реки становятся.

— Это… жутко.

— Вода, она такая, — Ляля притащила чайник с водой. Поглядела на девицу, на Стаса и вздохнула. — На обоих не хватит… слабая я.

— Скорее уж привыкшая думать, что ты слабая, — фыркнула бабушка. — Давай уже, лей…

И вода потекла.

Вот прямо на лоб Марго, которая даже не дрогнула.

— А мне что делать? — спросила Ульяна.

Делать не хотелось ничего.

— Смотри, — бабушка склонилась над изголовьем. — Постарайся увидеть, что с её даром. Она ж магичка…

Легко сказать.

А как увидеть? Глазами Ульяна смотрит, только видит лишь воду, которая против логики всякой льётся и льётся, но постель не пропитывает, а стекает на пол, где и собирается чёрною лужей.

Если же глаза закрыть?

Точно.

Вода — синяя, искристая, как будто не вода, но живой лунный свет. Он выходит от рук Ляли, касается мёртвого камня и тает… камня?

Мёртвого?

Нет, это Марго. Она живая. Она дышит, но… почему тогда видна, словно мёртвый камень? Или… да, точно, просто жизни в ней осталось немного. Там, внутри, дрожит искорка зеленым огоньком. Какая крохотная. Такую и тронуть страшно, но не трогать — ещё страшнее. Вдруг да погаснет?

Искорка пляшет, кланяется.

И звенит.

А ещё она тянется к лунному свету, но тому сложно пробраться сквозь камень. Камень — не сама девушка, но оболочка вокруг неё. Плохая.

Дрянная даже.

И Ульяна тянет руку, касается этого камня. Чуть надавливает, позволяя многим трещинкам разбежаться по поверхности. И сквозь них уже лунный свет попадает внутрь. И тело девушки наполняется мягким свечением, а с ним и теплом. Тепло это окутывает огонёк, и тот перестаёт дрожать.

— Вот умница, — сказала бабушка. И Ульяне радостно слышать похвалу.

Мама…

Не надо о ней, потому что проклятье внутри тотчас оживает и вспыхивает, нашептывая, что этот огонёк, что он… какой смысл на него тратиться? Девица того и гляди помрёт. Так чего уж играть в спасателей. Кто она вообще такая, эта Марго? И почему Ульяна должна тратить свои силы…

Можно ведь и наоборот.

Забрать эту искорку. Ульяне пригодится. А Марго… она была в плохом состоянии. И умерла. С людьми случается умирать. Искорка же… это плата за помощь Ульяны.

Она одёрнула руку раньше, чем проклятье потянулось к огоньку.

— Я… я же могла убить её, — в глазах ещё темнота, и бабушка в ней сияет сотнями огней. — Могла бы…

— Я бы не допустила, — бабушка покачала головой. — Я же тут. Но ты и сама отлично справилась.

— Там, внутри… я начала думать плохо, — Ульяна посмотрела на спящую. Ляля теперь поливала водой Стасика, что-то напевая под нос. И даже не нужно было зажмуриваться, чтобы увидеть,