Гелена недовольно поджала губы, вылезла из воды и обмоталась широким полотенцем.

— Ужин будет готов через полчаса, — промолвила она и в таком виде отправилась на кухню, ловя драгоценные минуты тепла. Девушка быстро поджарила пару стейков форели, обложила их золотистым рисом и полила лимоном. Латиф бросил в бокалы лед и налил своего любимого виноградного шербета.

— Так что тебя рассердило? С мужиком я все устрою, просто он уж очень вялым хомячком оказался. Таких всегда сложно раскрутить, — вяло оправдывалась Гелена, предчувствуя что-то нехорошее.

— А с чего он сознание потерял? Это должно было в номере случиться, а он до него и не дошел! И что с ним в ресторане стряслось?

— Насколько я поняла, он увидел кого-то из своих знакомых. Но он так быстро меня утащил, что я и осмотреться не успела…

— «Утащил», «не успела»! Ну что за детские разговоры, Гели? Во-первых, прежде мужики рядом с тобой не то что знакомых, а мать родную не помнили и не замечали. И уж тем более не стали бы из-за них отказываться от секса. А этот валенок две недели вокруг тебя круги нарезал и вдруг вспомнил про порядочность? Во-вторых, я говорил тебе не соваться в левые места, а поехать в хороший отель, где у меня толковые знакомые! А тебя куда понесло?

Гелена поморщилась: этот разговор Латиф действительно заводил уже не в первый раз. Но что она могла поделать, если не переваривала тот круг общения, который он ей навязывал? Муж считал, что призвание духов состоит в красивой игре на чувствах и инстинктах, вдохновении художников, дизайнеров, музыкантов и артистов, за которое те щедро делились своей энергией, а порой и награждали материально. Гелене приходилось сопровождать Латифа на выставках, закрытых показах, богемных раутах и вечеринках, и она неизменно начинала скучать уже через полчаса. Все эти галереи, камерные театры и «арт-кластеры» даже будто пахли одинаково — какой-то безжизненной синтетикой, а не масляными красками и не шампанским с изысканными закусками, которые подавали на фуршетах. Бессюжетные «перфомансы» под звуковую какофонию, подмалевки и почеркушки, выдаваемые за живопись и графику, наряды, которые невозможно носить, и стихотворения, похожие на бред наркомана, — все это казалось глупым и пошлым девушке, у которой за плечами была художественная школа и образование модельера, пусть и незавершенное.

Однако подобно даме на балу из минувшей эпохи, Гелена была вынуждена улыбаться и подставлять для поцелуев изящную ручку в черной перчатке. Она сознавала, что Латиф искренне желает баловать жену, делать ее жизнь яркой и насыщенной, только не допускает, что у нее может быть иное мнение и вкус на этот счет.

И ей гораздо легче дышалось в таких местах, как эта полусельская гостиница с финским колоритом. С местными духами, которые ее содержали, Гелена не общалась, но частенько наблюдала за ними как гостья, чудаковатая горожанка, ищущая архаичной экзотики. Иногда она тайком проникала в их корпус и наблюдала, как белокурые крепкие парни состязаются в количестве выпитых кружек пива и армрестлинге, как девчонки усаживаются к ним на колени, как они парами отплясывают самые отчаянные танцы. Часто они пели для гостей какие-то диковинные древние песни.

Однажды она даже перенесла досадное огорчение, о котором, разумеется, муж не знал. Гелена приехала в тот ресторан с парой девушек из «креативного круга» — дружбы она ни с кем не водила, но для удобства держала при себе подобных статистов, — и приметила очень красивого парня, который торговал в гостиничной лавочке молоком, маслом и творогом. Он походил на героя северных эпосов, с могучим телом, ярко-голубыми глазами и доброй душой, и от него даже пахло не то смолой, не то пчелиным медом. Несколько раз Гелена приезжала снова, что-то у него покупала и чувствовала себя как в школьные годы, когда затаив дыхание следила за каждым взглядом или словом понравившегося мальчишки.

Увы, этот флер оказался недолговечным: она увидела его смачно целующимся с одной рыжей девицей из персонала, которая внаглую тискала парня за бедра. И не то чтобы Гелена так уж хотела оказаться на ее месте — ей было хорошо с Латифом, он знал толк и в утонченном восточном разврате, и в звериной страсти, так что жалела она не об этом. Просто на зарождающемся в ней чувстве робкой увлеченности будто поставили жирную кляксу. Вдруг Гелена поняла, что не успела распробовать сладость неизведанного, кинувшись в омут связи с Латифом, и впервые усомнилась в верности этого шага.

Первое время после их знакомства она была как оглушенная, не интересовалась ничем, кроме скульптурного тела Латифа и его внутреннего пламени. Хотя «знакомство» явно было слишком скромным определением для того, что случилось у них с первого взгляда, в парке на городском гулянии в честь Самайна. Там Гелена без сожаления оставила свою девственность, которую планировала сохранить до свадьбы, но отнюдь не из романтических побуждений. Напротив, девушка рано сделала вывод, что секс — единственное, что мужчины ценят в отношениях, и чем дольше дразнить их аппетит, тем крепче удастся привязать к себе. Отчасти такие взгляды внушила ей мать, которая искала нового спутника жизни сколько Гелена себя помнила, и ни о чем другом особо не заботилась.

Дочери же удалось найти такого кандидата довольно легко — это был умный, правильный, работящий юноша, смотревший на нее искренними влюбленными глазами. Одна беда: никакого телесного трепета он в ней не пробуждал. Но она убеждала себя, что комфорт и взаимопонимание важнее всего, а к остальному можно привыкнуть.

И только при встрече со странным черноглазым мужчиной в осеннем парке Гелена поняла, что бывает иначе — когда хмельной аромат умирающей листвы, слившись с тяжелым запахом ее крови и его семени, прошибает соленой волной, смывает все мысли, убеждения и привязанности. Все ее аппетиты и порывы сосредоточились и сплавились в безумном сексуальном притяжении. И хотя он сразу признался ей, что был демоном-соблазнителем, она не переставала удивляться тому, как эта страсть захватила ее, перевернула привычный мир, отвратила от старого круга общения и планов на жизнь. А больше всего — тому, что Латиф так глубоко впустил ее в свой мир.

— Кто вы вообще такие? — спросила она в одну из ночей, когда никак не могла уснуть от жара его