— Какие шутки, — Никита нервно дёрнул плечом. — Над чем тут шутить?

— Вот… а когда он обернулся, — Лёшка ткнул в Никиту пальцем, — так я вообще… одно дело, когда собака разговаривает, а другое, когда человеком становится.

— Игорёк, между прочим, быстро себя в руки взял! — то ли сообщил, то ли похвастал Никита. — Да и я тоже… но как всегда, заклинило. Эх… я надеялся, что если Источник, то всё и разрулится.

И почесал себя за ухом.

— Чтоб…

— И где они? — Данька обернулся, раздумывая, надо ли бежать спасать Стаса или уже поздно. Хотя… если не говорят, что всё, значит, разобрались.

— Да там. Их в первую палатку и определили. Было определили. Но Стас уверяет, что ему вообще нормально и если так, то он от Игорька и на три шага не отойдёт, потому что лучше упыря кормить, чем ломка… но анализов у него понабрали на три колбы. Больше, чем Игорёк высосали.

Лёха вздохнул и, сунув руки в карманы, сгорбился.

— А потом… потом телефоны заработали. Ну и маму… что удалось задержать. Подвезли ментальные подавители, чтобы… чтобы она ничего не сделала. Ни себе, ни им… и вырубили.

— Они сказали?

— Да. Этот… заместитель Фёдора Фёдоровича. И ещё сказал, что она вполне жива, не пострадала, но её пока изолируют. Что… в общем, там всё сложно, потому что теперь понятно, что она действительно участвовала тогда в похищении артефакта. И скорее всего, не только в этом. И на жизнь твою она тоже покушалась… вот… но пока не понятно, что получится доказать. Но даже если и не получится, то… короче, он сказал, что суда не будет.

— Так прямо и сказал?

— Ага… в общем, это дело… ну, оно почти как заговор против Императора.

Данька не удержался и присвистнул.

— И если всё так… её изолируют. До конца жизни. Вот… и…

Он осёкся и замолчал. А потом вдруг сказал:

— Малому надо будет как-то объяснить. Наверное. А что сказать? Как вот это вот вообще рассказать можно? Про… даже про то, что знаю. А я ведь, — Лёшка ссутилился. — Я не дурак. Я понимаю, что с её характером она бы не стала сидеть тихо. И значит, выплывет что-то другое или даже третье и четвёртое. Или… и мне страшно от того, что выплывет. А ему как? Как объяснить, что наша мать…

— Никак, — произнёс Данила.

— В смысле?

— В прямом. Суда не будет. Огласки, как понимаю, тоже. Изолируют? Пусть. Это не казнь. И не каторга с рудниками. А для него она просто исчезнет. Надо поговорить с этим Фёдором Фёдоровичем. У них наверняка есть сценарии. Может, автокатастрофу соорудят или что-то в этом духе. Или побег на край мира. Или ещё чего… главное, что не вываливай, не надо ему в это лезть. Пусть себе учится. Работает, кем он там хотел. Короче, пусть живёт спокойно.

— А мы?

— А мы тоже будем жить, — сказал Данила и сделал то, что давно хотел — вывернул содержимое листа на макушку дорогого кузена. — Только не очень спокойно.

Грязь потекла по лицу липкими дорожками.

— Ты… — остатки меланхолии разом с Лёшки слетели. — Ты чего творишь⁈

— Спокуха! Она целебная!

Данила и лопух прихлопнул. Вспомнилось вдруг, что в детстве бабушка говорила, что в травах своя сила. И что к разбитой коленке надо подорожник прикладывать, тогда и болеть перестанет. У Лёхи, конечно, не коленка, а голова. Но так и лопух непростой, даже вон в размерах.

— Я тебе…

Лёха попытался отряхнуться, но грязь вдруг вспыхнула.

— Что ты… натворил! — струйки пламени потекли по шее и щекам, скользнули за шиворот майки.

— Говорю же, спокойней! Дыши глубже… и дар попытайся нащупать. Внутри.

— Я знаю!

— Вот и знай. А теперь втягивай это пламя в себя.

— Это… ненаучно.

— Не бухти, а давай, работай. Дар развивать надо.

— Зачем?

Огонь тёплым одеялом накрыл Лёшкины плечи, а на голове корону изобразил. Оно бы, может, и солидно смотрелось, но корона сидела поверх лопуха. И это слегка сбавляло общий градус пафоса.

— Ну… — Данила отступил на шаг. — В худшем случае будешь менеджеров среднего звена огненной плетью гонять. Василий утверждает, что это очень даже неплохо на общей производительности труда сказывается.

— А в лучшем? — Лёха поднял руку и пламя послушно перетекло в ладонь, свернувшись в ней крупным таким шаром.

— В лучшем… в лучшем на службе пригодится.

— На какой службе?

— Государевой. Или, думаешь, этот Фёдор Фёдорович просто так тебе всё излагал, по доброте душевной и из человеческого сочувствия? Нет, дорогой братец, считай, что ты уже того…

— Я не того!

— Это пока. То, что они с нас клятву о неразглашении не взяли, ни о чём не говорит. Точнее говорит, что давать придётся одну, но большую. А раз так… вообще, не понимаю, чем ты недоволен? Ты ж хотел приключений! Вот и организуют. Разнообразные и за счёт казны!

— Кто возьмёт на службу человека, у которого мать…

Лёха разглядывал пламя с интересом, и лопушок стащил левой рукой, пощупал, погладил, а потом, оглянувшись, взял да и воткнул в землю.

— Ты чего?

— Того… вдруг да приживётся. Если целебный, то это ж хорошо? — и посмотрел искоса, с насмешкой. — В следующий раз, как тебя подстрелят, то и не надо будет далеко тащить. Сюда принесём и лопушком прикроем…

— Не, я на чужие лопушки не претендую. Не по-родственному это… кстати, — Данила тоже выпустил пламя и рыжий хвост его потянулся к Лёшкиному. — Ты не думал провериться? Ну там ДНК и прочее…

— Зачем?

— Чтоб знать точно.

— Я и так знаю точно. У меня есть отец. И брат. И мать… какая бы ни была.

— Ты её простил? Она ж и твои мозги перекроила.

— Я — да… я думаю, что меня она ещё так, любя. А в остальном… как вышло, так вышло. Что до тебя… ну где один брат, там и два. А родной или двоюродный… ну мелочи же.

Два огненных хвоста сплелись в кольцо, но не слились в один.

— Но и с ней тоже, — сказал Лёшка. — Я всё-таки буду просить, чтобы мне дали допуск к её делу. И так… если разрешат навещать, то… всё-таки у меня и хороших воспоминаний много. Да и… думаешь, разрешат?

— Думаю, у сотрудников этой организации возможностей куда больше, чем у простых смертных.

— Именно, — раздалось сзади. Данила обернулся и махнул рукой. Фёдор Фёдорович выглядел несколько помятым, усталым, но в целом довольным. — Знаете, я многое повидал, но… чтобы один кандидат вербовал другого? Да ещё так умело…