– Наглее тебя, Кирка Туций, я не встречал никого, – пропел он, поглаживая её по щеке. Вдруг нежные пальцы превратились в цепкие птичьи когти и сдавили её челюсть, перекрывая рот. Кирка стойко терпела боль. – Думаешь, раз я возлёг с тобой по собственной прихоти, то с тех самых пор я – слуга твоих ублюдков?

Она молчала, прерывисто дыша и глядя в глаза. Плиний резко разжал пальцы и поискал в чертах лица Кирки что-то, что пожелал бы забыть – все эти родинки, ямочки около краешков губ и морщинки вокруг глаз… В конце концов, молча взмахнув крыльями, он исчез в бледной вышине.

Через несколько лун пробил час Кирки: Плиний обратился Эгидой и встретил её в роще гуляющую с сыном. Она сказала: «Ненавижу дятлов». Бросила в него камень.

И на этом история Плиния и Кирки, птицы и змеи, подошла к концу.

690 г. до н. э., в небе над Тирренским морем

Воздушные потоки трепали волосы и будоражили сердце. Скорость и манёвренность Эгиды троекратно превышали те же показатели раненого стрикса. К середине пути я осмелел, пригибался не так низко к чёрной спине, держался не обеими, а одной рукой. Дрожь в бёдрах, которыми я обхватывал туловище пернатого, уступила уверенности. Меня посадили ближе к крестцу, Ливий сидел между пёстрых крыльев, меченных белыми пятнами, а Плиний, положив голову на сцепленные ладони, возлежал на алом темени – он закинул ногу на ногу и покачивал ступнёй, без устали отвечая на вопросы Ливия.

Тот не затыкался всю дорогу: он дорвался до теневой стороны матушкиной жизни и решил не слезать с Плиния, пока тот не поведает всё до конца. Как вакхант, я, разумеется, заметил, что некие откровенные детали он всё-таки скрывал. Полагал, что в истории о последней встрече фразочки рассказчика вроде «она меня поцеловала, но я её отверг» на самом деле означали ровным счётом противоположное.

«А ещё очевидно, что между варваром с Киркой было что-то большее, раз он так юлит», – подумал я и мысленно похвалил себя за сообразительность.

Наивный Ливий, похоже, не постиг подтекстов и поверил в неординарную дружбу между авзонским государем и странствующей чародейкой. Знай себе спрашивал об отвлечённых вещах, уподобляясь римским сплетницам. Ливий так жаждал погрузиться во внутренний мир матери, которая защищала нас даже после смерти, что меня это тронуло. Я поэтому молчал, чтобы не сказать глупость.

Кирка… Она стояла за подтасовкой жреческих санов, но я совершенно не держал на неё зла. Когда Плиний упомянул Клелию, мы с Ливием переглянулись. Ливий состроил важное лицо, мол, «я же говорил, Луциан, что стрикса убивать нельзя, раз фокейская пророчица предупредила нас, даже матушка к ней прислушалась». Я пыхтел, не найдясь с ответом.

В сказаниях Плиния Кирка оживала, и я ощущал, как она, заботливая, заменившая мне мать, укрывала нас с Ливием эгидой, защищая от зла. Её действия были спорны, нрав – авторитарен, но она всегда желала нам добра. Я любил её и тосковал по её строгим очам и безграничной заботе.

Эгида совершил взмах крыльями, приподняв нас, и слегка накренился. Слившись с южными потоками Австра, он скользил в хлопке облаков. Он отлично ориентировался в единообразных видах: белизна резала мне глаз. Внезапно я разглядел блеск молнии и зарево.

– Юпитер гневается, – заметил я, поглядывая на фиолетовые всполохи.

Услышав это, богобоязненный Ливий принялся молиться. Предельно спокойный Плиний лишь махнул рукой:

– Глупцы, вы ещё не поняли? Лишь перешагнёте померий, страшитесь не Молниеносного и иных богов, а того, кто стоит за заговором. Того, кто проклял вас, – он воздел руку, чтобы мы видели, и принялся загибать пальцы, перечисляя: – убил Кирку Туций, завербовал Плотия и подговорил его на детоубийство. Того, кто предрекает будущее и занимает в Риме высокую должность.

Я заметил, как Ливий при этих словах коснулся сумы, в которой вёз свитки. Мне предстояло впустить в тело бога, как и ему при использовании маски Вызванного Солнца.

«Представляю, что процесс не из приятных», – поморщился я.

Внезапно Ливий всех огорошил:

– У меня есть предположение, кто за всем стоит.

Я вперил взгляд в пурпурную спину – и по затылку Ливия мог считать его сосредоточенность. Небось опять хмурился и строил из себя умника. Плииний, лицо которого было открыто нам обоим, закатил глаза и сказал:

– Тщеславный потомок сумасбродки-матери, я же буквально намекнул тебе. Ну же, порази нас, Ливий.

Ливий исступлённо замолчал, будто передумал рубить сплеча. Но спустя минуту раздумий всё-таки решился:

– Не уверен, что козни строил один человек, но могу предположить, что прорицатель занимает в мятеже не последнюю роль, если не главенствующую. Я знаком со множеством авгуров и гаруспиков – все они нередко переходят черту между состоянием передатчика божественной воли и простого манипулятора, которому выгодно направить доверчивую высокопоставленную фигуру по нужному курсу.

– Иными словами… – открыто подстрекал Плиний.

– Я обвиняю нимфу Эгерию, благоверную великого царя Нумы Помпилия.

Слова повисли в воздухе. Ливий замолчал, а вот я ни с того ни с сего поддержал его мысль:

– Прошлое Эгерии окутано мраком, между прочим. Я слышал от отца, что она встретила царя, убитого горем после потери первой супруги, и обучила его наукам. «О, вы посмотрите, – нахохлился я, изображая важную персону, – я нимфа-предсказательница и могу предвидеть, что этот страдающий муж станет влиятельной персоной. Подойду-ка к нему и поведаю о божественных откровениях».

Ливий глянул на меня через плечо. Мне померещилась благодарность в его очах. С поддержкой он заговорил увереннее:

– Да… Да, матушка рассказывала, что именно Эгерия пришла к ней и Аннии, чтобы предречь наши проклятия. Плиний, поверь, – обратился Ливий уже к нему, – у меня нехорошее предчувствие по поводу царицы.

– Эгерия окаменела вместе с остальными? – поинтересовался тот.

– По чести говоря… да. – Я вспомнил, как Эгерия обнимала супруга, жмурясь от незримой угрозы. – Но это ничего не значит, да?

– Это значит, что она могла выступить против бога Времени, – предположил Ливий. – С какой целью – открытый вопрос.

Плиний переводил взор с меня на Ливия. Он выглядел очень довольным, и я прикинул, что он и впрямь заботился о нас: вопреки ужасным поступкам Кирки, он пусть и потешался над нами, но всю дорогу покровительствовал и спасал. Подсказал точное местонахождение рукописей Нумы, отправил войско на охрану Рима, снарядил божественным копьём, вытащил меня из преисподней, помог пересечь море, спас Ливия от окаменения… И вот мы летим на Эгиде – «на щите», – и в том вновь заслуга Плиния Иллариона