Кирка выпрямилась, и склянка с ядом – вместе с ней. Кирка свела брови, что жалобно опустились, как у человека, потерпевшего крайнюю степень неудачи. Уста изогнулись.

– Целью твоего фарса было выслушать от меня оскорбление, что ли? – Плиний хмыкнул и зашёлся в кашле. – Извращенка.

– Ты… не слыхал, что я родила, да? – блёклым голосом спросила Кирка, пусть и заранее знала ответ.

– Нет. Поздравляю от всего моего сердца, которое ты вечно норовишь то заставить биться с нужным ритмом, то остановить, – всё ещё гневаясь, ответил Плиний.

– Девочку, – солгала Кирка, внимательно прищурившись на Плиния.

– В таком случае молюсь богам, чтобы из неё не выросла такая же сука, как её мать.

Кирка рассмеялась, но с примесью горечи. Она недавно похоронила Аннию, которую унесла хворь и удар, нанесённый провидением Эгерии об их с Киркой сыновьях.

«Прожив два десятка лет, оба прóклятых жреца погибнут страшной смертью. Им будет столько же, сколько Плинию сейчас. А это почти пятьдесят».

Кирка поджала губы и поглядела на Плиния исподлобья. Прошёл год с их расставания, а он по-прежнему бередил тёмные начала её души. Она знала, что привороты сводят людей с ума, но Плиний не был человеком, и всё же без последствий для души заклятье не миновало бы его.

Поэтому Кирка готовилась к воздаянию. Она знала, что оскорблённый муж захочет нанести сокрушительный удар, когда попрали его честь и разрушили семью. Но то ли она ошибалась в божественных братьях, то ли месть его заключалась в равнодушии, то ли во всепрощении. Ей стало мерзко от самой себя.

Кирка сглотнула ком и отвела взгляд. Она произнесла:

– Мне предрекли, что наши с подругой сыновья прокляты по вине оскорблённого бога. Я подумала на тебя.

Плиний, потерявший много крови, едва держал веки открытыми и шевелил губами.

– Что ж это получается, – усмехнулся он еле-еле, – ты веришь проходимцам… а мне нет?

Последние слова он произнёс с толикой нежности, и Кирка вскинула голову, борясь с неутолимым желанием заключить с ним союз. Она не знала, кто и что стоит за тем, что обрекло детей на столь жуткий исход, но по опыту и гаданиям видела ясно: ей понадобились бы могущественные друзья.

И сильное плечо, на которое она могла бы опереться, когда её дух попытаются сломить.

– Верю, – прошептала она. – Не засыпай. Я тебя сейчас освобожу.

Но плану не суждено было сбыться. Трое стражников, седлая гнедых коней, под предводительством Сильвана – одного из тех, кто сопровождал царевича в Авентинскую рощу, – вырвались из лесной чащобы и окружили преступницу светом факелов.

– Взять её! – скомандовал Сильван.

Кирка не успела опомниться, как ещё одни спутники Плиния – Эларос и Фаэрин – выпрыгнули из сёдел и схватили её за руки.

– Нет! – вскрикнула Кирка, но поздно: сосуд с ядом выпал и смешался с кровью Плиния. – Что вы натворили?!

Сильван бросился к Плинию, лишённому чувств, но силовое поле отбросило его. Кровь окрасилась в синий и загорелась пламенем. Стражники вмиг позабыли о похитительнице и начали тушить магический пожар всеми способами, а Кирка упала в траву и с горечью наблюдала, как то, что было ей дорого, в очередной раз ломалось в её дрянных руках.

Ломалось в агонии, со страшными воплями, со звонким хрустом костей и звуком рвущейся кожи. Со слезами, страхом – безвозвратно.

То, что было ей дорого, обращалось птицей.

699 г. до н. э., Авентинская роща

Кирка прочитала заклинание над символом, сложенным из веточек лавра, оливы и орешника. В центре алели гранаты, смоквы и вино – подношение божеству, к которому она взывала. Под сетью звёзд, в мглистом тумане, босиком Кирка блистала в ведьминской запретной красе.

Прошептав последние слова, она назвала имя бога и вооружилась волшебной палочкой. На непредвиденный случай – расстались они не при лучших обстоятельствах.

Ночной воздух загустел, и ветер приостановил ход. Живность смолкла в ожидании своего царя.

– Ты могла бы послать слугу или ястреба с письмом. – Одна из веточек хрустнула под чужой ногой. – Или тебя волнуют мальчики по вызову, Кирка Туций?

Плиний явился в истинной форме: птичья накидка, алая по краям, с белыми акцентам, вонзалась перьями в кожу шеи, щёк и на висках; бога будто бы прервали на середине трансформации в дятла. Под длинными рукавами плаща, подбитого внутри светлым пухом, виднелись руки, исписанные руноставами.

– Я ожидала увидеть птичку, – отозвалась она и облизнула сухие губы, растянув их в улыбке.

Кирка становилась краше год от года – Плиний не мог не отметить, что роды сына и размеренная жизнь римской патрицианки облагородили её формы, закруглив их в тех местах, где положено.

– Прекрасный вечер. В то же время, в том же месте. – Он окинул взором поляну: дурманный аромат цветущих деревьев навевал неоднозначные мысли. – К слову, ты подобрала приворотные таблички здесь, неподалёку? Могла бы начертить другое имя с обратной стороны. Ради экономии. – Плиний склонил голову, и небесный взор его загустел. – Как тебе совести хватает являться ко мне и испытывать моё терпение? Оно не безгранично, знаешь ли. Или ты благополучно забыла подробности нашей последней встречи?

– Я помню. – Кирка улыбнулась с наморщенным носом. Она дышала теми же цветами, что и он. От его возмужавшего человеческого облика от сердца отлегло, и ему стало легко биться. Неровно. – Как вижу, не сработало – передо мной муж в самом расцвете сил.

– У меня свои секреты. Так чем обязан?

Кирка подошла к самой черте пентаграммы и ответила:

– Я нашла нить, ведущую не только к проклятию Ливия и Луциана, но и к леденящему кровь подспорью. Это заговор.

– Тебе понадобилось одиннадцать лет, – поаплодировал Плиний, а после склонился шутливо, – и моя красота на алтаре. Ты делаешь успехи. Я же за это время не научился вить гнёзда, мне претит.

– Жаждешь от меня извинений? – Кирка усмехнулась краешком губ.

Плиний шагнул к черте, раздавив сапогом виноградину. Кирка не шелохнулась – их разделял защитный круг из прутьев орешника, она не боялась нападения. Лишь отметила, что Плиний хорошел с годами, обретая мужество, остроту и северную суровость в чертах бледного лица. Золотой проблеск щетины радовал взор. По гладкому лицу Антония она скользила, а Плиний цеплял, как и положено расписному самцу птицы.

– Непременно. Ты дважды сломала мне жизнь, – просто ответил он, перебрав двумя пальцами, скованными перстами.

– Ты бываешь прямолинейным? Какая редкость.

– Потому что ты меня утомила, Кирка. – Плиний закатил глаза, театрально свесив руки. – Ты совершенно не понимаешь отказов, а я не люблю настырных женщин.

– А кого любишь? Тихоню Каненту?

– Стыдись даже произносить её