Плиний отдал честь от брови:

– Когда ты не вопишь, подобно охотящейся сирене, ты очень недурственно мыслишь.

Меня окатило мурашками. Эгида мог увеличиваться в размерах и преодолевать большие расстояния, раз слетал в Рим и вернулся оттуда в кратчайшие сроки, передав весть о войне.

Мы полетим на дятле.

– Ай да шельма! Ай да варвар! Ну вы и психи законченные! – Я постучал по виску, взрываясь хохотом: – Как вам в головы это пришло?

Ливий смущённо заправил волосы за уши и повернулся к Плинию:

– Как ты и просил, плачу авансом. Моя матушка называла меня сокровищем. И тогда, в последний день её жизни, она дала мне номен Дион. Она сказала, чтобы я помнил, кто я есть, когда придёт время запутать богов. – Ливий поморщил нос с улыбкой. – Я – Ливий Туций Дион, сын чародейки Кирки Туций и вакханта Антония Туция Квинта. – Он вдруг опустился на одно колено и преклонил голову. – Я вёл себя неподобающе, потому что оказался разбит и растерян. Но я вижу, что ты неоднократно спасал нас с Луцианом – даже если из собственных побуждений, – ты не причинял нам зла. Ты любил Кирку, пусть и навязанной любовью, но провёл с ней дюжину счастливых календ.

Я заметил, как заострился белоснежный лик Плиния.

– Ты можешь отрицать, – продолжил Ливий. – И легко, щелчком пальцев свернуть нам шеи. Но пока ты представляешься именем, которым окрестила тебя чародейка, ты, придающий именам большое значение, я не поверю в то, что твоя ненависть абсолютна. – Он осмелел и завершил: – Враг моего врага – мой друг. Давай отомстим за Атилию.

«Платок!» – вспомнил я и также встал на колени:

– Мы просим твоего покровительства, – я поднял взгляд, не в силах сфокусироваться на божественном лике, – Пик, лесное божество пророчеств.

Плиний выпрямился в абсолютной тишине. Из его глаз лились тихие небесные водопады, в которых купались дятлы. Вложив пальцы в рот, он выпустил весь воздух в свист. На горизонте под звёздами возник силуэт Эгиды.

– Я сделал достаточно для вас, – пояснил он. – Последняя услуга – эскорт в Рим. Раз уж я привёл вас в Карфаген, мне же вас, наглецов, и возвращать. Как сойдём – я вам не союзник.

Взметая уличную пыль широкими крыльями, в центре пристани опустился дятел. Я побежал искать слугу, чтобы погрузить часть оружия на Эгиду, но наткнулся на Ганнибала с Астарбел. Они пришли собственнолично убедиться, всего ли нам хватает.

– Однажды мой флот будет столь же быстроходен, как гигантский дятел, – рассмеялся Ганнибал, услышав мою сбивчивую версию сложившихся обстоятельств. – Не думайте, что это всё. Наша благодарность неисчерпаема, Луциан Корнелий Сильва. Мы не забудем тебе и твоему другу Ливию того, как вы самоотверженно боролись за счастье нашей тайной семьи и Карфагена.

Астарбел любовалась им, пока он вещал. После его речи она развела волосы на затылке и расстегнула цепочку. Раскрыла мою ладонь и вложила амулет, инкрустированный камнями. Такая же десница Танит, как та, что украл Ливий по прибытии в карфагенский порт, только дорогая.

– Прими. Он магический – только Ливию не говори. – Астарбел подмигнула, отгородившись ладонью. – Амулет передавался по женской линии и уберегал от тёмных чар много поколений моих предшественниц.

– Да ты что, Астарбел, я не смогу принять столь ценный дар, ведь я – не женщина и уж тем более не твоя дочь, – возразил я. – Ладно, серьёзно, оставь для Талилы.

– Это её дар тебе, Луциан. – Астарбел накрыла мои пальцы, сжав их, и целомудренно поцеловала в щёку. – Обещай, что вы с Ливием выживете.

У меня шевельнулось нутро. Я с усмешкой отсалютовал, уходя:

– Ну, если пошлёте в Рим армию карфагенских головорезов, выживем. Так, конечно, вернее. – Обернувшись, я пожал плечами. – Но вы всё равно посылайте. Хоть бы и кораблями. Прибудете собирать наши кости. Кто-то же должен, – добавил с горечью в улыбке, – понести тело Луциана Корнелия Сильвы на щите, чтобы идущие на смерть поприветствовали его.

710 г. до н. э., царство авзонов, лес

– Ты врываешься ко мне ночью, – разжёвывая слова, молвил Плиний, – избавляешься от стражников сонным порошком, связываешь меня заклинанием и подвешиваешь, как скотину, истекать кровью. Да ты превзошла саму себя!

Кирка, одетая в серый плащ, покрывающий голову, завершила приготовления и взболтала склянку с жидким содержимым сапфирового оттенка. Она медленно поднялась от устья потока крови, который, словно речка, брал начало из раны в боку Плиния.

Связанный по рукам, Плиний был подвешен за щиколотку на высоком дереве. Магические цепи опутывали крону и ствол дерева, фиксируя обнажённого по пояс Плиния, который ещё недавно спал в своей постели с Канентой и совершенно не подозревал, что его утянут злые чары.

– Отчаяние придаёт женщине ясность ума и сосредоточие, – отозвалась она, удовлетворившись, что цепи не исчезнут ещё некоторое время, а рана от ритуального клинка достаточно глубока, чтобы кровоточить. Кирка продумала план до мелочей. – Каюсь в том, что первым делом не лишила тебя языка, теперь вынуждена расплачиваться и слушать твои попытки отговорить меня от мести.

Живот Плиния судорожно содрогался от раны и смеха.

– Ты жалкая, я убеждён.

– Это всё, что имеешь мне сказать?

– Горе тебе, Кирка, – протянул Плиний, – где твоя хвалёная смышлёность? Только что кичилась, как отрезала бы мне язык, а сама провоцируешь на речи.

От порывистого ветра, что покачнул его тело, скрипнули ветви и зазвенели цепи. Плиний передёрнул плечами, а Кирка, выгнув бровь, наклонила сосуд над кровью, пропитавшей выцветшую траву:

– Видишь ли… до того, как я отравлю твою кровь мощным зельем, желаю услышать от тебя чистосердечное раскаяние в содеянном.

– И что же это за отрава? – перебил её Плиний. – Что может ранить сердце отца больше, чем проклятие собственной дочери?

Кирка вспомнила колыбель, украшенную розами, и истощённую Каненту, распростёртую на шёлке постели, словно выпавший из гнезда недоношенный птенец. Кирка подавила воспоминание и наклонила склянку ближе, отступая на шаг.

– Уж не тебе мне об этом говорить, – вымолвила она.

– Послушай, мстительная стерва, – его тон звучал угрожающе, вынуждая Кирку убедиться, что цепи надёжно сдерживают магию неопытного в силу лет божества, – с моей смертью ничего не кончится. Если хоть волос упадёт с головы моей дочери или супруги, я вернусь к тебе духом и устрою из твоей жизни такое страдание, что сам Тартар померкнет рядом. – Висеть вниз головой и долго истекать кровью Плиний не мог, посему перешёл в наступление: – Если у тебя появится дитя, я прокляну его и его сыновей, и его внуков, и его…

– Остановись. – Лицо Кирки выражало крайнюю озадаченность. Она заговорила медленно: – Почему ты сказал «если»?..

– Трудно представить большего болвана, чем я, что купится на