* * *

— Как поживает твоя жена? — Интересуется владетель Эшбахта.

— На вид — счастлива. — Отвечает ему племянник. — Нянчит детей, занимается обстановкой в новом доме. Я дозволил ей самой выбрать мебель, оббивку для спальни… — Тут Бруно смеётся. — Кажется зря…

— Ах, вам что женщина не сделает — то всё зря… — Тут же в их разговор вступает баронесса. Вроде, как и со смешком, но в то же время в её голосе слышится упрёк. Она по своей манере вечно норовит усесться в гостиной, якобы с рукоделием, но на самом деле, чтобы слушать разговоры мужчин.

Волков бросает взгляд на супругу почти сардонический: уж как нам только жить без ваших замечаний, госпожа моя, а Бруно кивает и улыбается ей вежливо, всё-таки тётушка. А Волков и продолжает:

— А как дети? Не болеют?

— Слава Богу. — Говорит племянник. И тут вспоминает. — Ах, да… Две недели как, были у меня Брухты, подписал с ними договор на обручение, обещал отдать старшую мою, Терезу, замуж за их Антона. Если передумаю, придётся выплатить пять тысяч талеров.

— Ах! Вы обручили Терезу Клотильду? — Восклицает Элеонора Августа снова забывая про свою вышивку. — И сколько же девочке, пять уже?

— Да, почти, — отвечает ей племянник. — Договорились, что дети обвенчаются, как Терезе будет не менее шестнадцати.

— И кто же эти Брухты? — Спрашивает генерал. Вообще-то ему не нравится, что племянник сам, даже не посоветовавшись с ним, принанимает подобные решения, ведь как не крути, а старшая дочь Бруно, носит фамилию Фолькоф. И барону не хотелось бы, чтобы его в подобных вопросах ставили его в известность постфактум.

И Бруно Фолькоф сразу уловил недовольство дяди. И посему принялся объяснять:

— Брухты — это соль. У них склады в Рюммиконе, удобный для вязки плотов берег ниже Рюммикона, а ещё и в их собственности весь южный склон Алерхальдской долины, там и лес, и хорошие пастбища, сыроварня и лесопилка на реке. В Алерхальде Брухты большая сила. Они уже не первый раз просили меня об обручении, да я всё тянул, но Клаус, (так обычно Бруно называл своего тестя Николаса Адольфа Райхерда) просил не пренебрегать ими. Говорил, что они нам нужны. Вот я и согласился.

— Не забывай, что ты и твои дети носят фамилию Фолькоф, — напомнил племяннику барон, выслушав всё это.

— Я никогда не забываю о том, дядя, — отвечал генералу племянник со всей серьёзностью.

И тогда генерал поворачивается к супруге, и та, зная его не первый год, сразу понимает его:

— Что? Опять изгнать меня желаете, господин мой?

— Госпожа моя, нам с племянником надо поговорить о делах. — Отвечает ей Волков.

— Так говорите, — о, как же женщине не хочется уходить. — Я же вам не помеха.

— Вам будет скучно, — настаивает супруг, и лишь после этого, собрав вышивку, баронесса с недовольным лицом покидает гостиную.

Глава 46

— Во сколько тебе обошёлся новый дом? — Интересуется барон, проводив взглядом супругу.

— С окнами, паркетами, обивкой и мебелью… — Бруно прикидывает. — В тринадцать с половиной тысяч.

— О… — Волков уважительно качает головой, а сам думает, что дом Бригитт Ланге получше будет. — И что же, ты выводил деньги из оборота?

— Ни в коем случае, дядя, я занял пять восемьсот.

— У кого же?

— У тестя. — Отвечает Бруно. — Он дал мне их без расписок, может забудет про них вовсе. Во счастье дочери и внуков.

Генерал в этом сильно сомневается, но ничего на сей счёт не говорит, и переходит к делу:

— Мне нужны деньги, Бруно, много денег.

Племянник, не говоря ни слова, расстёгивает колет и достаёт из-под него сложенные в четверо три листа жёлтой, плотной бумаги. Разворачивает и протягивает их дяде:

— Это отчёт по нашим делам за первую половину года.

Волков берёт бумаги, но даже не заглядывает в них, просто кладёт их на стол и прижимает бумаги ладонью.

— Ты знаешь, в Эвельрате есть одно купеческое подворье, то представительство Туллингена.

— Туллингена? — Кажется Бруно не осведомлён об этом подворье. —

И чем же они там торгуют?

— Оловом… Главный их товар олово.

— Ах, это… — тут племянник и вспоминает. — Это да, об этом я знаю, Туллинген, конечно… Они на реке единственные у кого есть олово, они очень богаты. Мы не лезем в эту торговлю только потому, что у нас нет лишних средств, но я знаю, дядя, что это очень прибыльное дело. Я знаю, что лодки за оловом приходят из нижних земель всё время. На пристани в Лейденице, до фрахта, пудовая чушка олова стоит сто шесть талеров.

Волков кивает: да, да… Где-то-так. И продолжает:

— Они, эти туллингенские свиньи, ограбили меня, когда я вышел из ущелья Тельвис. Забрали два воза серебра, у меня даже не было возможности его посчитать, я торопился… — И тут генерал по изумлению на лице племянника понял, что тот уловил смысл этой беседы… — Да, я собираюсь воздать этим свиньям. Собираюсь забрать у них всё!

— О… Но это же… — Бруно не хотел, конечно, указывать своему знаменитому родствестнику… — Но, дядя, мне кажется, в Ланне, могут на то обозлиться.

На что дядя отмахивается пренебрежительно:

— То не твоя забота, ты думай куда нам то олово деть?

— Куда деть? — Бруно задумывается, но всего на мгновение. — А сколько же его будет?

— Не знаю точно, две тысячи пудов, или три.

— Мы его продадим. — Говорит, наконец, племянник. — Авось не зерно, амбары ему не нужны, пусть себе лежит и продаётся потихоньку. — И он прикидывает. — Две тысячи пудов, по сто шесть талеров… Это много больше, чем два воза серебра. — И в восхищении качает головой. — Уж ответят туллингенцы за свою наглость, так ответят.

Но дядя возвращает его на землю из мечтаний:

— Я не хочу месяцами распродавать это олово, я хочу отдать его сразу. Сразу получить деньги.

— Ну, если отдавать его с хорошими скидками… — Начал было племянник.

— По сто талеров за пуд, — сразу перебил его барон. — И больше ни крейцера я не уступлю.

— По сто талеров за пуд, —