– Скажите, достопочтенные, где располагается храм Эшмуна?

К окраине Карфагена примыкал бедняцкий и ремесленный район. Мы пробирались по узким улицам, застроенным глинобитными домами. Зловония кислятины и нечистот резали нос и глаза, в канавах спали пьяницы, нас цепляли неухоженные блудницы и беспризорники, выманивая краюху хлеба или украшения.

Спросив дорогу у парочки бедняков, мы выяснили, что наша дорожка ведёт к приземистой хижине, стоявшей в стороне от остальных. Окружённая зарослями плюща, с просевшей соломенной крышей, хижина врачевателя приглашала войти – кривая дверь приоткрывала тёмный проход, откуда доносился слабый запах трав и чего-то горелого.

Мы подкрались к хижине, и я, приложив палец к устам, двинулся первым. Вооружившись копьём, толкнул дверь – она со скрипом поддалась, и мы вошли внутрь.

– Пусто! – Я всплеснул руками и убрал копьё за спину.

Хижину разгромили. Перевёрнули стол – глиняные сосуды, свитки и инструменты валялись на полу. Пустые сосуды, разбитые вдребезги, источали вонь несвежих фруктов. Пучки сушёных трав разворошили, а на стенах виднелись следы копоти – словно следы неудачной попытки что-то сжечь.

– Он сбежал, – сделал вывод Ливий. Он осторожно переступил через осколки и пошарил по полкам, но обнаружил лишь склянки с бутонами сухоцветов, бесполезные амулеты, на которые никак не реагировало его проклятие, и пустые свитки с рецептами. – Видимо, пронюхал, что мы стали на его след.

Я набрёл на пустой алтарь со свечными огарками. Разворошив пепел, обнаружил осколок глиняного сосуда. Принюхавшись, точно узнал этот мирровый аромат со слезоточивой примесью.

– Вот сучий сын! – возмутился я.

Ливий вдруг сошёл с ума: смахнул содержимое полок – оно посыпалось гирляндой, утягивая за собой остальные сосуды – меня оглушил звон и треск. Полки свалились зигзагами, сломались от разрушительного свирепства Ливия. Я так опешил, что мог лишь наблюдать за погромом, спасая слух ладонями. Ливий пинал склянки – они разбивались о стену, – топтал пепел и разметал целебные травы.

Присев на край перевёрнутого стола, Ливий зарылся пальцами в упавшие на лоб волосы, прикрыв лицо.

Я дождался, когда его истерика придёт к завершению, и развёл руками:

– Какого Орка с тобой происходит в последнее время, Ливий? Всё из-за рассказа того варвара, да? Так, может, он лжёт! Ты вообще видел этого шута с его стишками? Плинию просто нравится изводить людей!

– Плинию? – переспросил Ливий и хрипло усмехнулся. – А может, его вовсе не так зовут?

– О чём ты? – Я опять подумал об инициалах.

– Моя мать, Луциан, оказалась конченой сукой, похищающей царевичей чужих земель, – ответил он, и мне захотелось ему вмазать. – Это она дала Плинию кличку, как прирученной собаке. Считаешь, у такой сумасшедшей ведьмы, как Кирка, проклявшей бедную весталку, мог родиться нормальный сын?

У меня перехватило дыхание от гнева. Я подобрался к Ливию, схватил его за грудки и прошептал, вперив в его усмехающееся лицо злобный взор:

– Можешь плакаться о судьбе сколько угодно, но не смей наговаривать на кормилицу. Она воспитала нас обоих, Ливий, и мы оба должны чтить это. Дети не имеют права осуждать родителей.

– Я лишь нашёл в себе силы признать, – тихо сказал он, – что Кирке Туций воздалось по её деяниям.

– Забери свои дерзкие слова назад, иначе я запихну тебе их в глотку! – прорычал я, встряхнув Ливия, чтобы он пришёл в себя.

Но он опередил меня – с размаху ударил меня в челюсть. От неожиданности я ослабил хватку, голову мотнуло, из разбитой губы потекла кровь. Пару мгновений я наблюдал, как Ливий зажимает между ног ушибленную руку, покрывая проклятиями мою «каменную морду». Он тряс кистью, пока моя сжималась в кулак.

– Ну всё, ты напросился, – зарычал я и набросился на него.

Я отбросил Ливия к стене, разрушая им обломки мебели. Склянки и сосуды разбивались с громким звоном и хрустели под сандалиями, пока я вжимал негодяя в пол, давая ему то по бокам, то по лицу.

Озверев от моих пинков, Ливий удержался за подоконник, поднял ноги и пихнул со всей силы в живот. Из лёгких выбило воздух, но я не отпустил. Мы вцепились друг в друга, как двое животных, круша всё вокруг. В воздух взметнулась пыль вперемешку с цветочной пыльцой.

– Ты совсем меня не знаешь! – в беспамятстве кричал Ливий, оказавшись прижатым за грудки к полу. Он схватил меня за лицо, вонзая ногти в кожу, чтобы свалить с себя. – Порядочный жрец! Удобный враг! Отвратительный друг!

– Ли… вий, – прокряхтел я и со всей дури укусил его за пальцы.

Он вскрикнул и прекратил отталкивать меня, но каким-то образом выпутался из захвата, набросился, сел сверху и обвил лозой, давя на болевые точки за мочками ушей. Я заскулил, как лев, ужаленный змеёй. Боль отрезвила – влила достаточно сил, чтобы я миновал нечестные «укусы» Ливия и перевернул его на спину. Я зафиксировал его ногами и, приподняв за одежду, занёс кулак для удара.

– Ты, сука, сбрасываешь шкуру всякий раз, когда тебя пытаются рассмотреть поближе, – произнёс я, тяжело дыша. Заглянул в ореховые глаза, в которых не осталось гнева, лишь погасшие огни. – Уползаешь, выжидаешь в тени, меняешь личность. Ты привык к маскам, и я не про маску Вызванного Солнца, конченый ты лицемер!

Ливий замолчал. Его лицо выражало замешательство. Он не смотрел, как я распустил кулак в кисть.

– Думаешь, что шибко мудрый, раз ходишь весь важный и умно разговариваешь? Страдалец, если держишь всё в себе? В Карфагене у тебя случилось помешательство не на ровном месте, Ливий. – Я слез с него и сел в ногах, согнув колени. Рассматривая кровоподтёки на руках, продолжил: – Поворачиваешься людям лишь той гранью своей пёстрой чешуи, которую позволяешь видеть. Только меня не проведёшь. – Я посмотрел Ливию в глаза, когда тот приподнялся на локтях. – Нас воспитала одна женщина. Она породила тебя, засранца, на свет. Знаешь, я тут подумал, что ты видишь в ней отражение себя, вот и злишься. Правильно Плиний сказал, что у змеи верёвки не рождаются. Вы так схожи с кормилицей, что мне порой бывает страшно.

Я ожидал любой реакции: что Ливий завяжет со мной повторную драку, выплюнет грубость, промолчит – но он ласково улыбнулся и сказал:

– Я перегнул. Прости, Луциан.

Не мог взять в толк почему, но моё сердце отвратительно сжалось. Вроде Ливий извинился, да, но тем временем пропасть между нами разъехалась на тысячи парных шагов.

В поле зрения попала россыпь обгоревших ритуальных табличек. Такие, как я помнил, использовали римские чародеи, чтобы проклясть или приворожить, как сделала