— Хотите устроить бал в честь приезда принца? — Спрашивает, наконец, генерал баронессу.

— А что же, я всё устрою, — отвечает ему супруга, на взгляд барона, несколько самонадеянно. — Если деньги дадите.

«Одной уже дал… На церковь. Этой тоже, дать, что ли?»

И он не может больше видеть её счастия и эту её полуулыбку и говорит устало:

— Прежде чем давать балы, распорядитесь хотя бы на счёт ванны. Нет, нет… Жена просто физически не могла отойти от него и не могла она не сиять, и чем больше Волков мрачнел, тем ярче и смелее была её победная улыбка. Генерал сидел в ванне, отмокал от дорожной грязи, а она присела на стуле возле, у него за спиной, и даже так он чувствовал, как радуется его супруга, как звенит её голос… И жена самолично наливала ему пива в стакан и что-то ласково ворковала про приезд принца и будущий бал. А барон только дивился мрачно:

«Чёртова баба! У неё, кажется, даже голос помолодел от счастия! — И при том при всём, она и за вчерашний вечер, и за сегодняшнее утро и день… Даже слова, даже звука не произнесла про беглянку. — Как она только терпит, чтобы не сорваться и не закричать в голос какую-нибудь злорадную, бабью мерзость⁉»

И тут на счастье вбежал его средний сын и крикнул:

— Папенька, к вам коннетабль приехал.

— Третий раз за утро является, — всё так же ласково сообщила супруга. И опять же сама, не побрезговала работой, взяла большой медный кувшин и вылила из него остатки горячей воды в ванну супругу своему.

— Хайнц, пригласите коннетабля. — Говорит Волков. Наконец-то у него будет предлог выгнать безмерно ласковую супругу из покоев.

Сыч был деловит:

— В общем сторож рассказал, вот что, она, — «она» теперь Сыч так называл госпожу Ланге, — частенько посылала свою служанку, была у неё одна из горничных, Анхелика её звали, на пристань. А та с теми, кто перебирался на тот берег, передавала письма, не в Мален возила письма на почту, а за реку, в Лейдениц.

— А может и не на почту. — Вставляет генерал. — Может кто там был у неё.

— А может и так, — соглашается Фриц Ламме, — тем более, что и сама она, на тот берег наведывалась. Я же вам говорил, но я-то думал, что она за покупками в Эвельрат ездит.

— Эвельрат дыра-дырой, лавок мало, только склады, какие там покупки, насчёт покупок так в Мален лучше будет ехать, — замечает ему генерал. Говорит это с укором, чтобы Сыч понимал, что во всём этом деле и его вина есть.

— Ну может и так… — Нехотя соглашается коннетабль. И тут же продолжает. И это он преподносит уже как свою заслугу. — А ещё я выяснил, что у той Анхелики, есть сестра… Она за нашим мужиком замужем, почти у замка её дом. Вот… Думаю взять её, да и поговорить, спросить, куда сестра подалась.

— Думаешь она знает?

— Так спросим — выясним… — Тут Ламме усмехается нехорошо. — За спрос денег не берут. А не знает, так скажем, если сестра пришёл ей весточку, так о том нам сразу доложить.

Сыч так и ходит вокруг да около, не хочет вслух произносить того, что и так ясно, что лежит на виду. И генерал спрашивает у него:

— Так к кому она ездила в Эвельрат?

— Ну-у… — коннетабль мнётся.

— С кем сбежала госпожа Ланге? — Настаивает Волков.

— Ну, этот сторож… Он не знает…

— А ты? Ты-то знаешь?

— Ну, думаю… — Сыч на секунду замолкает. — Да, Бог, его знает…

И Волков запускает в него пригоршню воды из ванны: дурак. Трус. И поняв, что Сыч не хочет о том говорить, он спрашивает его о другом:

— Брюнхвальд привёл тебе разбойников. Что они?

— Хотите на них взглянуть? — Сыч обрадовался смене темы.

— На кой чёрт они мне? Скажи, что они рассказали.

— Ну, самое первое: они… Никто не знает, где прячется сам Вепрь.

— Лодки они прятали у ручья, там, у болот. Сами разбойники прятались… Одни жили в деревне Вахельхоф, это там, на север от болот, и стоках реки. А другие так вообще в Малене. Прямо в городе, их оттуда Вепрь и призывал.

— Прямо в городе? — Тут Волков насторожился. — Знаешь, что…? А ну-ка поспрашивай у них, может кто из тех разбойников был причастен к нападению на графа и графиню?

— Ах, чёрт! — Сыч хлопает себя по лбу. — И не подумал о том. — Он встаёт. — Пойду узнаю.

— Коннетабль. — Останавливает его Волков.

— Да, экселенц. — Фриц замирает уже в дверях.

— Всё выясни, но так, чтобы не до смерти, чтобы они были живые, они мне ещё нужны.

— Вешать будем? — На всякий случай поинтересовался Сыч. — Неплохо было бы повесть их возле Амбаров, чтобы купчишки из Фринланда то видели. Там холмы хорошие, высокие, поставить виселицы повыше, их издалека с реки будет видно, да и с того берега тоже.

Мысль не плохая, конечно, и Волков несколько секунд думает о том, и потом всё-таки отказывается:

— Нет, я их принцу подарю, пусть везет в Вильбург на суд. Пусть там всё расскажут. А ты заскочи к нашему кузнецу на реку, пусть красивую клетку для них смастерит. Скажи, что я заплачу.

— Ага, сделаю, экселенц. — Обещает Сыч.

После сна и ванны, сил у него прибавилось, конечно. Вчерашняя усталость отступила, но не ушла. Ему было лень чем-то заниматься, и ему хотелось уединиться с книгами. Но теперь он не мог себе этого позволить, тысячи людей были зависимы от него, причём многие из них были людьми хорошими и нуждались в нём.

Учитель хоть чуть утихомирил его сыновей заставив их сесть за книги и письмо. Жена же уселась рядом, с явным намерением донимать его своими разговорами о бале и своим не стираемым с лица счастьем. Хорошо, что Кляйбер заглянул, появился в столовой:

— Сеньор, к