— Выпейте, дорогие родственники.

Волков сделал глоток и ему не понравилось вино, он не любил сладких вин, а вот графиня сделала несколько глотков с удовольствием. А потом взяла пару кусочков сыра, закусила, и снова привалилась к генералу. Даже голову на плечо положила, а Агнес видя это и спрашивает:

— А письмо герцогу, когда же вы писать думаете?

— Ой, не сейчас, — сразу отвечает Брунхильда. Она тут стала потягиваться. — Не хочу… Не до того мне. — И потом добавляет. — Поможешь мне раздеться?

— А ты и разоделась… — Без всякой злости упрекает «тётушку» Агнес. Сама же оставив свой стакан, встаёт и подходит к Брунхильде, и первым делом снимает с её головы чепец и распускает графине волосы из причёски. — Знала куда шла, а одежд как на бал надела.

— Хотела пред господином нашим во всей красе предстать, — отвечает графиня, улыбаясь и снова касаясь Волкова и поглядывая на него ласково…

— И долго ли ты перед ним покрасовалась? — Интересуется «племянница» и начинает распускать шнуры на «спине» платья.

— А хорошо тут у вас, не душно, — говорит Брунхильда, вставая, чтобы Агнес было легче. А потом берёт свой стакан и разглядывает его пристально. — И посуда красивая.

«… у вас? У кого это "у вас?»

— Это личные покои матери-настоятельницы, — поясняет «племянница», помогая графине.

«Личные покои?»

Генерал удивляется, но ничего вслух не говорит, думает потом расспросить Брунхильду на этот счёт, а та уже подает Агнес рукав, чтобы та помогла ей высвободить руку. Ещё немного и верхнее платье из тяжёлой парчи падает на пол. И дальше уже графиня сама скидывает одну из юбок, оставаясь в одной нижней рубахе.

— Завтра до петухов приду, — обещает Волкову и Брунхильде «родственница».

— До петухов? — Немного разочаровано говорит графиня.

— Господину и его оруженосцам в женском монастыре делать нечего, — отвечает «тётушке» «племянница». — Монахини рано встают, увидеть могут… а на улице ещё его карету… Толки ещё пойдут, так что рано приду, — она улыбается со значением, — вы уж управьтесь.

А потом она уходит, а графиня, допив вино из своего стакана и заперев дверь, подходит к барону и начинает расстёгивать ему дублет. Её груди под тонким сукном сорочки, так и манят, и он прикасается к ним, а Брунхильда лишь улыбается тому.

— А чего это Агнесс тут в своей домашней одежде ходит? — спрашивает генерал у «сестрицы».

— Ходит и ходит… Нам то что за дело? — Без всякого интереса к тому отвечает Брунхильда, и кладёт ему руки на плечи. Она явно разгорячена вином и её сейчас интересует совсем другое.

— Просто она тут как дома у себя.

— Она здесь на богомолье остаётся, видно и спит здесь же, вот домашнее и привезла. — Продолжает красавица и тянет его за руки: ну пошли уже.

И подняв ведёт Волкова к кровати, а там скидывает с себя последнюю одежду:

— Вы так хотели, господин мой?

А он ничего ей не отвечает, а лишь притягивает женщину к себе, крепко берёт её за зад, так крепко, что она пискнула даже, но барон тому значения не предаёт, а всё ещё удерживая её превосходное, идеальное тело в своих руках, целует женщину в шею.

* * *

Ещё темно было, когда в дверь постучали:

— Господин, — это был Кляйбер. — Тут к вам госпожа Агнес.

Волков встаёт и как был идёт к двери отпирать. А «племянница» пришла, как будто и спать не ложилась. Умытая, одетая, с уложенными волосами. А еще у неё был поднос, на котором стояла лампа и лежали писчие принадлежности. Она, не обращая внимания на наготу генерала входит в покои.

— Кляйбер, — говорит Волков в открытую дверь. — Езжай в трактир за каретой.

— Да, сеньор, — доносится из темноты.

А Агнес по-хозяйски разбираясь на столе, отодвигает съестное и вино, готовит место для работы, а сама и говорит громко:

— Вставайте, тётушка.

— Господи… Агнес… По что в такую рань меня поднимаешь? — стонет Брунхильда из постели.

— Вставай, говорю! — Требует «племянница». — Дядюшке нужно уезжать отсюда. Напиши ему письмо и можешь ещё поспать.

— Так пусть он днём ко мне приедет, я ему напишу всё… — Брунхильда так и валяется в простынях.

— Нет, — твёрдо говорит барон. — У меня дел много, я после завтрака уеду.

— Уедете? — Брунхильда оживает, садится на кровати. Кажется, эта новость ей пришлась не по душе. — Сегодня?

— Да. — Волков опускается в кресло, начинает одеваться. А Агнес приносит от кровати и подает ему одежду. — У меня дел много.

— Ах, как жаль, а я думала, что вы ещё повидаетесь с графом, он так хотел с вами побыть, — разочарованно говорит Брунхильда и снова падает в перины.

— Вставай уже, — требует Агнес. — Иди к столу.

— О, Господи, Агнес… — Стонет графиня. — Какая же ты настырная.

Но повинуется, встаёт медленно, и как есть, без одежды и босая, с распущенными волосами… Прекрасная идёт к столу, проходя мимо генерала проводит рукой по его волосам, садится, наконец, за письмо. Открывает чернильницу, выбирает перо, потом смотрит на Волкова:

— Ну, что писать?

— Как ты его называешь? — Интересуется генерал.

— Просто Карл, — отвечает графиня.

— Просто Карл?

Прекрасные женщины. Вот уж кто точно может себе позволить этакую фамильярность с герцогом Ребенрее.

— Давно его так зову, — уверяет генерала графиня. А он смотрит на неё, на её лицо, на волосы, прикрывающие плечи, на грудь, на низ живота… Даже того света, что даёт лампа, стоящая на столе, достаточно, чтобы понять…Она и вправду совершенна.

«Роскошная плоть. Сотворил же Господь такую, ни одного изъяна. Хоть и не молода совсем. А с возрастом ещё и поумнела немного». А Брунхильда, поймав его взгляд на себе, улыбается и расправляет волосы.

—