Ему пришлось подождать на жаре не менее получаса, пока наконец появился Леманн, за ним шёл просто одетый человек, а с ним, перекладывая младенца с руки на руку, семенила жена, без конца что-то говоря ему.

Наконец они приблизить к Волкову.

— Господин барон. — Грандезе, человек средних лет, волосы до плеч, крепкий, грязная, мокрая от пота рубаха, панталоны с чулками, деревянные башмаки, не так уж часто встречающиеся в городах, кланяется ему.

— Грандезе, — генерал кивает ему в ответ.

— Ну, вот, а ты не верил, что к тебе приехал барон, — болтает жена.

— Скажи совей доброй жене, чтобы шла домой, — на ламбрийском говорит Волков.

И Луиджи отправляет супругу домой, в словах весьма бесцеремонных. Но та не уходит, а отходит на десяток шагов и начинает укачивать проснувшегося младенца, а заодно глазеть на важного человека, что приехал к её мужу.

— Ты ездил в Эшбах, проезжал ли через Эвельрат? — Сразу переходит к делу генерал.

— В этот раз нет, сеньор, но я бывал в Эвельрате, — отвечает Луиджи.

— Там есть торговое подворье Туллингена, — продолжает Волков.

— Туллинген… Знаю такой город. Кажется, купчишки тамошние хорошо торгуют бронзой. — Вспоминает Грандезе. — Или ещё чем-то таким… Сейчас и не вспомню, чем славен тот город.

— Оловом они торгуют. — Говорит генерал. — Мне нужно узнать много ли у купцов этого олова на складах в Эвельрате. Много ли денег у них там в сундуках, хотя это узнать непросто, выяснить кто там у них заправляет.

— Всё это можно сделать, господин барон. — Сразу отвечает Грандезе. — А насчёт денег в сундуках… — Он на секунду задумывается. — Можно посчитать сколько они продают в день… И тогда прикинуть… Хоть приблизительно.

Да, этот человек ему нравится. Он и вправду не глуп, как и говаривал про него Сыч. И тогда Волков достаёт пару злотых. Это, конечно, немало, но у Волкова кое-какие на этого южанина есть планы. И это задание про Туллинген, лишь новая проверка способностей этого малого. Достаёт два, но протягивает Луиджи всего один гульден, другой так и держит в руке:

— Но тебе лучше туда приехать в хорошей одежде.

— Разумеется, сеньор, у меня есть хорошая одежда, а это моя одежда она от нужды. Не смотрите на неё. — Грандезе с поклоном принимает деньги. А его жена тянет шею, пытаясь понять, сколько денег дали мужу. — У меня и одежда хорошая есть, и неплохую повозку с коньком найду.

— Прекрасно, я к тому времени буду уже в Эшбахте, или в Малене, — говорит генерал. — Если справишься, получишь и второй. — С этими словами он прячет золотой обратно в кошель на поясе. — Только не тяни с этим, дело не терпит.

— Сеньор, я завтра же отправляюсь в Эвельрат, — обещает Луиджи и кланяется.

Глава 39

Он как следует поужинал, отдохнул, помылся после дневного зноя, а как зазвонили колокола просил Гюнтера нести ему одежду, а Леманна отправил к конюхам, чтобы те запрягали карету. А как всё было готово, отправился на Овсяную площадь, где когда-то держали курфюрсты свои конюшни, а купчишки склады с овсом. Теперь это было место хорошее, как раз для женского монастыря. Агнес не соврала, ему, едва он подъехал и вышел из кареты, так открыли дверь в заборе, а карету в монастырь не пустили. И он отправил экипаж с Леманном в трактир, а с фон Готтом и Кляйбером зашёл за стены монастыря. А едва вошёл, так ему и говорит привратник:

— Направо идите, господин. Вон туда, где на втором этаже в окнах свет.

И там, в том доме, его ждали, старенька монахиня, открывшая им дверь, осветила их всех лампой, потом кланялась и говорила:

— За мной идите.

Она поднялась по лестнице и около одной двери остановилась:

— Господин, вас ждут, а эти господа, пусть тут побудут, я им пива вынесу.

— Прекрасно, — ответил генерал и открыл дверь в комнату, где было светло и разговаривали женщины.

Они не только там разговаривали и смеялись, они пили вино. И их было… Трое.

Комнаты и паркеты были чисты, и отличная резная мебель, и дорогая посуда, как ему показалось, не совсем подходила для монастыря. Кроме Брунхильды и Агнес, там была ещё одна, явно благородная госпожа. Едва генерал вошёл, как дамы поднялись к нему на встречу. Брунхильда обняла его:

— Братец, — прижалась к нему и не отпускает. — Скучала по вам.

— Дядюшка, позвольте вам предварить, мать-настоятельница, аббатиса Дебора.

Волков поклонился госпоже, она была уже давно не молода, ей было на вид… Лет пятьдесят, может, но в молодости, женщина несомненно была хороша собой, лик у монахини был красивый и строгий, такой, как и положено иметь аббатисе.

— Барон, — она вежливо кивнула ему. — Премного наслышана о ваших победах и подвигах. Про вас только где не говорят. Даже девы христовы и те про вас болтают вместо того, чтобы молиться.

— Девы христовы? — Удивляется генерал. — Обо мне, кажется, много врут, так и скажите им.

— О, рыцарь божий ещё и скромник, — восхищается монахиня. — Как о вас говорят: Длань господня и Опора святого престола.

— Солдаты прозывают его инквизитором, — добавляет Агнес. — Многие еретики, колдуны в аду, корчась в муках проклинают его.

— Не сомневаюсь, нисколько, — соглашается аббатиса.

— Это личные покои матери-настоятельницы, — говорит ему Брунхильда, — она была к нам добра, поблагодарите её, братец.

— Ах, вот как, — он снова кланяется аббатисе, — благодарю вас, добрая госпожа.

Вообще-то он думал, что она что-нибудь спросит у него:

«Неужели монашку не удивляет, что брату и сестре надобно тайное место для уединения? Интересно даже, что ей рассказала про нас Агнес?»

— Не благодарите, барон, — отвечает монахиня и на её строгом породистом лице появляется улыбка. — То сущая безделица. Монахиня поклонилась ему, и, не сказав более и слова, вышла из покоев. Волков и графиня уселись за стол, Брунхильда села совсем близко к нему, а Агнес стала разливать вино в бокалы. На столе был старый сыр, наколотый на южный манер в крупную крошку, резаные фрукты, сладости, немного ветчины и белый хлеб.

И только тут генерал обратил внимание на то, что на племяннице