– Не может быть… Ливий! – завопил я и с остервенением вонзил копьё василиску в бок. – Получай, сукин сын! Тварь!

Хлынула кровь, василиск завопил, поднимаясь на дыбы и хлопая петушиными крыльями. С рыком я оббежал его, кувырком настиг валявшийся вдалеке кинжал Ливия, схватил и метнул – он отскочил от бронированной чешуи.

– Подавись, урод! Я уничтожу тебя к лемурам собачьим!

Как и я, Амзир рассвирепел. Он побежал ко мне, но я вдруг вспомнил про отвар. Ураганом пролетел к медной плошке и с разворота, зажмурившись, плеснул горячую жидкость в морду василиска. Он зашипел, отступил, потеряв ориентиры.

Тогда я выбежал из центра мозаичного панно и, схватив кинжал, один за одним обрубил канаты хитроумной ловушки Ливия. Сверху на монстра упала сеть с грузилами – а в той, что внизу, запутались его куриные лапы. Она была, конечно, всего лишь отвлекающим манёвром, чтобы чудовище не догадалось посмотреть наверх.

Но убить его было невозможно, как бы я ни силился.

Пока не закричал петух. Кукареканье усилилось, зазвенело в потолочных рейках, завибрировало в основаниях шкафов, ударило по барабанным перепонкам. Я поднял голову и увидел на пороге Плиния Иллариона, который держал на предплечье белоснежного петуха, дерущего горло. Он набирал воздуха в зоб и, вытягивая шею, надрывно пел.

Я взглянул на Амзира – он прекратил трепыхаться, задрожал и вдруг рассыпался в стаю змей, которая, не достигнув пределов библиотеки, окаменела и рассыпалась в труху.

Мигом позабыв обо всём, я бросился к Ливию: хватал за холодные щёки, теребил плечи, но он оставался каменным. Отгораживался от меня, с ужасом «глядя» в глаза. Я со слезами упал на колени и трясущимися руками обнял камень.

– Прости, Ливий. Прости. Прости.

– А вы знали, что василиска побеждает крик петуха? – Как ни в чём не бывало Плиний обошёл нас выверенным, как у военного, шагом. Его сапоги застыли на периферии моего зрения. – Я теперь знаю. И место, где растёт мандрагора, – это, кстати, далековато, скажу я вам. – Сапоги скрипнули – Плиний опустился на корточки и, скрестив руки на колене, подлез ко мне. – Я, вот, за вас, дураков, всё разведал. Горе-охотнички вы мои.

– Будешь лезть – поправлю лицо, – грозно прошептал я. – И не посмотрю, что ты меня спас, варвар.

– Ой, а ты чего слёзы-то роняешь? – Он протянул мне белоснежный платок со своими инициалами. Буквы внезапно сложились в известное имя, но мне было не до ребусов. – На вот, подотри сопли.

Я вскочил на ноги. Вытершись сгибом локтя, проорал:

– Плиний, я друга потерял! Ты, равнодушный скот, не понимаешь, что ли, что мне больно?!

– Ой-ёй, сколько драмы… Тебе бы присоединиться к нашему театру, – посмеялся Плиний и поравнялся со мной, спрятав платок за пазухой. – Вздор, конечно. Я про то, что вы, – он вальяжно обвёл в воздухе мой силуэт, – начитавшись мифов, возомнили себя Персеями и решили победить василиска с помощью отражения.

Я отрешённо смотрел на то, как гарцует петух, выклёвывая из стыков мозаики сор.

– Ослы, вы же сами могли смотреть на него через отражение, – расхохотался Плиний, держась за живот. – Это ведь логично, что обращение в камень через отражение не сра-бота-ет. В том числе и против него!

– Какая, к лемурам, уже разница… – прошептал я.

– Кое в чём вам всё-таки повезло, – улыбнулся Плиний, и я посмотрел с беззастенчивой надеждой. – Вы дружите с Плинием Илларионом Клавдием! Он – ваш патрон.

Он повернулся к Ливию. Я не отрываясь следил за тем, как Плиний склоняет колено и обхватывает каменное лицо Ливия. В окно влетел дятел, напугав меня ударом крыльев о прутья, и приземлился на плечо хозяина, когда тот прикоснулся губами ко лбу Ливия.

Серая кожа вновь налилась здоровым бежем, вернулся цвет одежд, мягкость тела и тепло. Ливий осоловело озирался, размахивая по накатанной руками и трясясь. Я заключил его в крепкие объятия. Его руки обвисли, а по щекам заструились слёзы.

– Ты болван, – усмехнулся, шмыгнув носом, я и вдохнул можжевеловый аромат, к которому давно привык. – Мы же смотрели на василиска через отражение. Раз уж мы могли его видеть, не превращаясь в камень, то и он, глядя на своё отражение, камнем бы не… ты чего смеёшься?

– Да так, – Ливий приложил кулак к изогнутым в улыбке губам, – я просто всё слышал, пока был изваянием.

Изваянием тут же обернулся я. Покрылся коркой, и мои движения стали нелепыми и неловкими, когда я освободил Ливия из объятий, чтобы не позориться ещё хлеще. В ушах стояли отзвуки собственных слов – я отмахивался от них, как от осиных стай.

– Трогательное воссоединение! – Плиний сидел, закинув ногу на ногу, на столе и от скуки листал труды Помпилия. – Не расслабляйтесь, вам ещё убивать друг друга.

– Послушай, мы тебе благодарны, и всё такое… – Нахмурившись, я встал и дал Ливию опереться о плечо. – Только расценки нам твои известны. Но прости, ты, видимо, разучился считать. – Я ударил по бокам. – Не наша вина, что у нас больше не осталось имён.

Взяв Ливия за запястье, я потащил его к выходу, но прозвучал щелчок пальцев – и двери захлопнулись, словно их потянули за невидимые канаты. Взметнулась книжная пыль и крошка, оставшаяся после погрома.

Ещё щелчки – прикатились стулья и сбили нас с ног, сверхъестественным притяжением усаживая и придвигая к столу, на котором восседал Плиний. Он с силой захлопнул книжку и наклонился к Ливию, вжавшемуся в спинку стула.

– Я вернул тебя, чтобы заглянуть в твои обнаглевшие глазёнки, Ливий Туций Дион.

Ливий подпрыгнул, будто имя ударило его обухом. Я прикрыл глаза, расплываясь на стуле, как медуза на суше. Ночь обещала быть длинной.

– Ливий Туций Дион, родной сын колдуньи Кирки Туций… В народе говорят: змея верёвки не рождает, – усмехнулся Плиний. Его взгляд остановился на родинке Ливия и остекленел. Голос зазвучал словно издалека: – Коварная Кирка родила и воспитала плутливого и изворотливого, как змея, хитреца. Змее – змеево.

– Откуда ты знаешь матушку? – спросил разоблачённый Ливий.

Плиний Илларион заливисто рассмеялся, откинув голову и оголив острые зубы в оскале. Описав торсом круг, он выпрямился – Эгида слетел с плеча и присоединился к петуху в поисках крупы.

Плиний поскрёб щёку длинным чёрным ногтем и просто ответил:

– Видите ли, я ваш отец.

XIII. ET NÓS CEDÁMUS AMÓRI

* И мы любви покоримся

В сизой мгле, среди пепла останков василиска и искалеченных рукописей, искрился воздух.