мой? — Справлялась жена, видя его лицо и многое понимая по его виду.
— Вам надобно поутру уехать! — Спокойно отвечал ей Волков.
— Уехать! — Воскликнула Элеонора Августа. Да как же она могла уехать, если в кои-то веки муж позволил ей купить, самой выбрать, два платья к ряду, а она уедет от двора, даже не покрасовавшись в них. И баронесса обиженно пищит тихонько, чтобы не разбудить своё чадо.
— Как это уехать?
— Вы с детьми возвращаетесь в Эшбахт. Нынче же.
— Но это же невозможно! — Едва не плачет баронесса.
— Ваша карета, моя дорогая, должал выехать из города, едва на рассвете откроются городские ворота. — Сухим и холодным тоном заканчивает этот разговор генерал. И добавляет. — Фон Готт, вы едете с баронессой.
— Ну, хорошо, — соглашается оруженосец. — Только посплю пред дрогой, мои-то вещи всегда собраны.
Глава 20
Теперь, глядя, как заснувший уже, было, дом снова оживал, генерал, сидя за столом напротив усевшееся показательно рыдать от горя жены, думал о том, что это подготовка покоев дворца для его сыновей верный признак того, что Его Высочество, этот холодный и хитрый человек… Ему не доверяет ни на йоту.
"Мерзавец, ни слова, ни полслова про то не сказал, что хочет моих сыновей при дворе оставить. «Просьбу» свою передал бы в последний момент… На обучение".
Обучение. При дворе герцога кроме избранных из числа родственников, частенько обучались те недоросли, родители которых были знатны и сильны, и могли иметь свою волю, отличную от воли курфюрста Ребенрее. И на то обучение родители отдавали своих чад… Естественно, «по желанию своему». А принц чувствовал себя увереннее, когда дети неспокойных вассалов или близких родственников, претендующих на что-либо, жили при доме его. Под присмотром.
«Узнает, что я детей отправил в Эшбахт — взбесится. Ещё потребует вернуть. Но нет, не буду возвращать. И что будет?»
— Господин мой… — всхлипывает жена.
— Да, душа моя, — отрывается он от своих мыслей.
— И что же вы решения своего не измените? — В голосе её звенит страдание. — Не дадите мне и детям ещё хоть недельку погулять по столице?
— Дела обернулись так, что вам необходимо уехать, — отвечает баронессе супруг. Вообще-то, если говорить честно, жену с младшим Оттоном Фердинандом можно было оставить и здесь, а увезти из Вильбурга лишь старшего Карла Георга и среднего Генриха Альберта. Но Волков видел, что столица и двор Его Высочества плохо влияют на супругу.
«Женщинам и молодым людям подобные места противопоказаны, уж слишком много соблазнов, пороки не порицаются, все стараются найти расположения высших лиц, да и очень тут дорого жить!»
— А что же это за дела? — Всхлипывает Элеонора Августа. — Да и что за спешка? Отчего ехать прямо сейчас, чуть не в ночь?
«Если сказать ей, что сыновьям уготовано учиться при дворе, так она сама их во дворец за руку отведёт».
Поэтому он говорит супруге:
— Им и вам угрожает опасность, и она не шуточная.
— Да кто же посмеет угрожать вам… И мне, и детям, тут, в Вильбурге? — Не верит супруга. — Под боком у герцога!
— Ну, тем же кто пытался убить графа Малена и его мать. — Логично отвечает он ей. — В общем, решение принято, вы уезжаете. Там, в Эшбахте, среди моих людей, среди наших друзей, вы все будете в безопасности.
— У-у-у-у… — Жена встаёт и что называется воет в голос, не как баронесса, а как самая простая крестьянка. — Как же то всё нехорошо, как же нехорошо. — А потом прекращает рыдать и смотрит на супруга: а не передумает ли?
Но генерал лишь качает головой: даже и не думайте.
Вещи были собраны ещё ночью, Мария во всю стряпала на кухне, чтобы было, что кушать в дороге. А генерал, пока фон Готт отсыпался, напутствовал своих людей и заодно сказал слугам, чтобы слушали оруженосца, как его самого. И уточнил: не баронессу, а господина фон Готта.
А ещё до рассвета разбудили детей, и к удручённой супруге добавились ещё раздражённые спросонья дети. И у него от суеты, что обычно случается перед большой дорогой, разболелась голова. А ещё, ещё до полуночи, генерала стало клонить в сон. Ночная микстура возымела действие. Тем не мнее, он поехал с женой и фон Готтом, провожая их до южного выезда из города. Прощался со всеми и опять давал дорожные наставления. И только когда карета супруги покинула, наконец, город, вздохнул спокойно. А по приезду домой барон завалился спать, хотя был перед сном беспокоен, прекрасно понимая, что уже скоро ему придётся объяснять герцогу отъезд сыновей. Но пред тем, как заснуть, генерал себя успокоил:
«Дьяволов хвост ему, а не моих сыновей, не быть им среди придворной камарильи, нечего им во дворце делать!»
* * *
Гюнтер на давал ему отоспаться в тишине, сначала разбудил и доложил, что пришёл посыльный от Его Высочества, от молодого принца. Принёс прекрасный кубок и письмо, в котором тот ещё раз выражал признательность за ужин, а также сообщал, что сегодня напросился на обед к отцу, где и расскажет ему о своём желании путешествовать. Он решил, что ответ на это письмо можно написать и попозже, и лёг снова спать. А когда засыпал, думал о том анонимном письме, что он отправил фон Виттернауфу: дошло — не дошло?
И опять ему не пришлось поспать, снова его разбудил слуга и доложил, что явились господа из банка. Да, то были люди из банка Клемони и Бельказе, они притащили… Золото! И вексель! Ну, ради такого можно было и недоспать немногого.
Экономные банкиры принесли деньги не в крепком ларце, а в прочном зашитом мешке. Мешок был вспорот, и генерал в присутствии людей из банка с удовольствием пересчитал монеты.
Тысяча прекрасных золотых гульденов — хоть сейчас отправляй их в Ланн к заносчивому архитектору Копплингу. Волкову не терпелось, и он даже подумывал о том, чтобы сегодня же, через Клемони и Бельказе, отправить вексель на имя архитектора с письмом, чтобы тот со своими людьми немедля ехал и начинал работы. Но поразмыслив немного — он удержался. Ещё не известно, сможет ли он так быстро приехать. А потому, подписав все нужные бумаги и выпроводив людей из банка он сел писать архитектору. А потом и ответ молодому принцу. В