– Доброе утро, Костя, – опустив кружку, улыбнулась она. – Хорошо спал?

– Доброе утро, – немного смущённо ответил Костя. – Да, спасибо. А где все?

– Во дворе, – ответила она. – Меч твой тоже с ними. Не волнуйся, наш участок граничит с лесом, и по бокам деревья растут, так что соседи его не увидят. Я знаю, что ты не желаешь привлекать к нему лишнее внимание, и это разумно. Мы убедили его, что здесь ты в полной безопасности, никто к дому незамеченным не подойдёт, Белка у нас хоть и не охранник в прямом смысле слова, но любого зашедшего в калитку слышит и несётся с лаем встречать. А в доме тебе тем более ничего не грозит.

– В лицее мне вроде тоже ничего не грозит, но он и слушать ничего не хочет, везде за мной летает, – пожаловался Костя.

– Думаю, он рассуждает как твой личный телохранитель, – сказала тётя Таня. – А у них есть разные, так сказать, режимы. Здесь ты в домашней обстановке, на ограниченной территории с одним и тем же небольшим набором людей, твой меч всех нас уже знает, и, видимо, мы вызываем у него доверие, поэтому он позволил себе немного расслабиться. А в лицее ты постоянно окружён людьми, и не все они, возможно, настроены к тебе доброжелательно.

Она многозначительно на него посмотрела, и Костя невольно подумал об одноклассниках-богатырях.

– Вот он и чувствует себя обязанным постоянно оставаться настороже, – резюмировала она и, соскользнув с табурета, сделала приглашающий жест. – Садись, я тебе блины подогрею, Поля нам с утра целую гору напекла. Ты с чем будешь? Есть варенье, сметана, сгущёнка, могу масло растопить и с яйцом взбить. А хочешь, бекон поджарю? Это муж так любит их есть, говорит, раз с панкейками можно, то почему с блинами нельзя? Логика в этом, конечно, есть, хотя я её не особо понимаю.

– Да я сам могу! Не нужно!.. – засуетился Костя.

– Глупости, – отмахнулась тётя Таня и, изогнув рыжую бровь, выжидающе на него посмотрела: – Так с чем будешь?

– С… с вареньем и сметаной, – попросил Костя, с непривычки немного неуклюже взбираясь на высокий табурет.

Тётя Таня отошла к плите, рядом с которой стоял большой пластиковый контейнер, наполовину заполненный блинами. Достав из верхнего шкафчика тарелку, она наложила горку блинов, поставила в микроволновку и, пока та гудела, открыла холодильник.

Вскоре перед Костей стояло исходящее аппетитным паром угощение, стакан густой сметаны и два пакета с клубничным и манговым вареньем.

– Чай? Какао? Сок? Кофе не предлагаю, мне его нельзя, так что придётся тебе проявить солидарность. – Включив чайник, тётя Таня обернулась и подмигнула.

– А… Чай, – ответил Костя, сворачивая смазанный вареньем и сметаной блин рулетиком.

Заварив им обоим по свежей порции чая, мама Кати вернулась за стойку. Костя молча ел и поглядывал на неё, тоже молча смотрящую в окно. Обычно, когда он оставался наедине с малознакомыми взрослыми, те принимались задавать дурацкие вопросы, вроде «Как дела в школе?» или «У тебя много друзей?». Или пускались в пространные речи, лишь бы заполнить чем-то неловкость, но в действительности только усиливали её до совершенно невыносимого уровня, когда Косте хотелось либо дать дёру, либо провалиться сквозь землю.

Но тётя Таня просто пила чай, а он просто ел вкусные блины, и в этой тишине тоже было что-то неуловимо уютное, как во всём этом доме и в его жильцах, и на сердце становилось щекотно и тепло, будто к нему приставили горящую свечку.

Но пламя её то и дело трепетало под сквозняком непрошеных мыслей.

Сколько Костя себя помнил, он всегда жил с бабушкой и большие семьи видел лишь по телевизору или читал о них в книгах. Он знал, что они существуют, но смутно представлял себе, каково расти в такой семье. Это знание было скорее теоретическое, вроде того, что на другой стороне земного шара тоже есть континенты, и Костя, большой любитель рассматривать глобусы, даже мог назвать расположенные на них страны, но их существование где-то там никак не влияло на его жизнь здесь.

Конечно, Костя мечтал о том, чтобы у него были мама и папа, даже когда не знал, что они ещё живы, но его детские фантазии о семье не отличались подробностями и напоминали смазанные, почти мультяшные образы чего-то хорошего и правильного, но чего именно?

А теперь, всего лишь сутки побыв в кругу большой семьи Кати, Костя начал задаваться вопросами, какие раньше не приходили ему в голову. Часто человеку необходимо что-то увидеть, услышать или как-то ещё испытать на себе, чтобы об этом задуматься. Если до этого он почти ничего не знал о Елизавете и Юрии Соколовых и пытался собрать по крупицам мозаику, состоящую из чужих воспоминаний, дабы понять, что они были за люди, то теперь его интерес стал более конкретным и больше направленным на себя. Какими бы они были родителями? Умела ли мама готовить? Стала бы она жарить для мужа бекон к блинам, даже не одобряя его вкусы? Играл бы папа с ним в настольные игры? Читали бы ему на ночь, как дядя Паша вчера Кеше и Лёше, хотя те уже прекрасно умели читать сами? Где бы они жили: в квартире или в своём доме? Были бы у Кости к этому моменту младшие братья и сёстры? А домашние животные?

И его воображение рисовало то одну, то другую картину, моменты, обстоятельства, детали, как бы примеряя, что было бы ему по душе. Но главная проблема заключалась в том, что всё это оставалось не более чем фантазией. Мечтой, которой никогда не суждено осуществиться, потому что она касалась прошлого. А прошлое невозможно изменить, оно просто есть, и с этим можно лишь мириться.

Но как бы Костя ни гнал это противное чувство, будто в его животе ворочался гигантский слизень, он, глядя на этот светлый уютный дом и его хозяйку, греющую ладони о кружку и что-то неразборчиво напевающую под нос, в глубине души понимал, что завидует Кате. И не знает, что с этим делать.

После завтрака тётя Таня отправила Костю переодеться в джинсы и толстовку, после чего они обулись, натянули куртки и вышли на веранду. Хотя площадка была застеклённой, здесь всё равно заметно сквозило, и тётя Таня торопливо застегнулась и спрятала в воротнике свитера половину лица.

Ещё на подходе к двойным дверям, ведущим во двор, Костя