— Вы все еще думаете, что меня бояться, — неожиданно мягко спросила Лада и наклонила голову к плечу, став похожей на большую птицу. — Но то чувство, что я внушаю, вовсе не страх. Это опасение. Такое ощущают, когда где-то вдалеке раздается раскат грома. И неважно насколько вы цивилизованы, вы испытываете опасение. Сами того не осознавая желаете спрятаться от надвигающейся грозы.

— Гроза и впрямь бывает опасной, — напомнил я.

— Никто не говорил, что я безобидная, — усмехнулась девушка, но тут же вернула лицу серьезное выражение. — Вы сказали о лисе, которая обратилась в человека. Так?

Я кивнул, и Лада оглянулась, словно проверяя, не подслушивают ли нас. А потом подошла ко мне чуть ближе и неожиданно присела на пятки. Мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее негромкий расслаивающийся голос.

— Лисы здесь не имеют второй ипостаси. Они не бывают перевертышами.

— Но я видел, как лиса обернулась девушкой, — сообщил я.

— Она была в одежде? — уточнила Лада.

— Да.

— Она говорила с вами? — девушка слегка подалась вперед.

— Нет. Только смотрела. И… — я смутился, не зная, как рассказать про глупую историю с печеньем. А потом все же решил не скрывать ее. — Когда она еще не обернулась человеком, я положил на эту самую лавку печенье, которое нашел в кармане куртки. И вроде как предложил ей.

— Она приняла? Разделила с вами хлеб? — отрывисто уточнила девушка.

Я кивнул.

— Значит, между вами нет вражды, — она закусила губу и оглянулась, будто ощущая чей-то взгляд спиной. — Лисы из высшего народа и впрямь существуют. Но их родина очень далеко. За пределами, куда не каждый может зайти. Лисой становится ведьма, которой на долю выпали тяжелые испытания. Если в ней остается свет, то она будет рыжая. Но если сердце ее ожесточилось, шерсть лисы станет черной. И горе тому, кто встанет на ее пути.

— Ведьма? — переспросил я.

Лада скривилась, словно я поймал ее на лжи и нехотя пояснила:

— Мужчинам проще каждую строптивую и сильную назвать ведьмой. Так проще. Как нашему воеводе, — она заговорщически улыбнулась, а потом продолжила еще тише, — Но лисой не становятся от хорошей жизни. Вы предложили ей дар. И она его приняла. Это добрый знак. Но в следующий раз, княже, если заметите лисицу, то не поворачивайтесь к ней спиной. На всякий случай.

— Ты же сказала, что раз она приняла печенье, то вражды меж нами нет.

— В тот день так и было. А в другой — все может сложиться иначе.

Девушка пружинисто поднялась на ноги и качнулась с пятки на носок.

— Вам нужно взять у Морозова оберег. Он нам всем такие сделал, — она провела пальцами по гладкому камню, что висел на шнурке на ее шее. — Лишним не будет. А за периметром мы станем смотреть лучше.

— Спасибо, — ответил я.

Девушка направилась в сторону, куда ушел ее напарник. Несколько минут я неподвижно сидел, ни о чем не думая. Просто дышал свежим воздухом. А затем направился к дому. Поднялся по ступеням и вошел в гостиную, которая встретила меня тишиной и полумраком. Где-то наверху негромко шуршал Никифор, занимаясь домашними делами.

Я поднялся к себе, вошел в комнату, снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Быстро разделся и лег, чувствуя, как тепло одеяла обволакивает меня. Мысли ещё какое-то время блуждали вокруг событий дня, а потом растворились, оставив только мягкий темный покой. И я провалился в сон.

Проснулся я ещё до рассвета, когда небо только начинало светлеть, окрашиваясь в мягкие оттенки серо-голубого. Несколько минут лежал, осматривая комнату. Стёкла на окнах посеребрила тонкая утренняя дымка, и далёкие голоса птиц только начинали собираться в единый хор.

Я с неохотой сел на постели, поежившись, когда босые ступни коснулись холодного пола, а затем встал и направился в ванную, где быстро привел себя в порядок. Оделся, взглянул в зеркало, пригладил волосы, поправил воротник пиджака. И покинул комнату.

Морозов стоял у окна, заложив руки за спину.

— Доброе утро, Николай Арсентьевич, — не оборачиваясь произнёс он, как только я спустился по лестнице.

— Доброе, — ответил я. — Как прошла вчерашняя поездка?

— Отлично. Доставил Гаврилу на станцию, посадил в вагон, дождался, пока поезд отойдёт. Так что вскоре ревизор уже должен был прибыть в столицу.

— Спасибо, Владимир Васильевич, — ответил я и сел в кресло. — Приятно начинать утро с хороших новостей. Хотя, если бы вы рассказали это сразу, как вернулись…

— Я воротился утром, — обернувшись, перебил меня воевода. — У меня еще были в городе кое-какие дела, и я решил остаться там на ночевку.

Я удивленно поднял бровь. Какие дела могли быть у Владимира Васильевича на ночь глядя. И уже открыл было, но дверь гостиной тихо скрипнула, и в комнату вошла Вера. В руках секретарь держала аккуратно перевязанную бечёвкой папку.

— Доброе утро, — тихо сказала она и положила папку передо мной на стол. — Отчёты готовы. Я перепроверила всё трижды. Можно передавать данные в канцелярию Совета.

Я кивнул:

— Хорошо. Тогда я позвоню Осипову, чтобы…

— Я уже сообщила ему, что можно закрывать конкурс, — ответила секретарь. — Мастер-старший советник сказал, что раздаст копии всем членам Совета для ознакомления.

— Прекрасно, — ответил я. — Спасибо вам.

Вера слегка улыбнулась краешками губ. А во взгляде секретаря я прочитал, как она гордится своей работой. И что ей очень приятна моя похвала.

— Если буду нужна — я в вашем кабинете, — произнесла она и направилась в жилое крыло.

— Я уже подготовил машину, — сказал Морозов. — Как только будете готовы — можем ехать.

Я пожал плечами:

— Куда торопиться? Это же просто…

Диалог прервал зазвонивший в кармане телефон. Я вынул аппарат, взглянул на экран, на котором высвечивался номер Молчанова. Принял вызов:

— Слушаю.

— Хорошо, что вы уже проснулись, Николай Арсентьевич, — послышался в динамике голос главы фонда. — Хотелось бы обсудить кое-что… лично.

— Хорошо, — ответил я. — Скоро буду.

Молчанов завершил вызов. Я же повертел телефон в руке. Если Молчанов хочет личной